Вот мы с тобой думаем, что есть жизнь и есть смерть, и ничего кроме – был человек, умер, расстался с душой, обратился в прах, пищу для червей, и всё… А ведь и тот, кто повезёт его тело на погост, он тоже важен – что было бы, не будь его, не будь у него хороших выносливых лошадей, и что было бы, если бы размыло дорогу, на худой конец…
– Ого, Харон! – изумляюсь я. – Хорошенькое дело! Какой же он тогда доктор, если его главное дело – перевезти человека через чёрную реку!
– Ну, дружище, я знаю не более твоего, – говорит Гротт всё так же серьёзно, даже мрачно, – видно, что тема смерти затронула какие-то тайные струны в его душе: – всё ж таки богадельня она и есть богадельня – кто-то болеет там, болеет неизлечимо, кто-то и умирает, когда наступает его время – есть неизбежные вещи, вечные, неотвратимые…
Пожалуй, мне стоит сказаться нетрезвым, коли уж я гораздо легче воспринимаю подобные дела, как сами собой разумеющиеся, естественные, а не погружаюсь в тягостные раздумья при одной только мысли о них.
И я качаю головой и закатываю глаза.
Что ж, в смерти нет друзей и нет союзников, в смерти никто друг другу не брат и не сват, в смерти слёзы сменяются опустошением, а опустошение равнодушием. Смерть неизбежно ведёт к забвению – кто скажет мне, что можно помнить всё вечно, будет подвергнут осмеянию. Я хотел бы на миг примерить себе должность и звание Харона, перевозчика через Стикс, не скрою, мне интересна была бы такая работа – одна только суть его чего стоит! Коли ты ходишь по миру с котомкой за плечами и палкой в руке, тебе ничего не стоит глянуть в пустые глаза мертвецов – мудрости довольно вполне! – но что ты сможешь узнать от них? Да ничего ровным счётом! А вот перевозчик… О, перевозчик это тот же извечно болтливый таксист или извозчик – хлебом не корми, а дай только почесать языком. Но сколько всего можно узнать при том! Ооо…
Наконец, является сам доктор, да отнюдь не один, как мы ожидали, а под руку с дамой.
– Стиг, – рекомендуется он, а даму представляет Хлоей, дочерью известного Лёкка.
Это неожиданный поворот, нам он кажется более странным ещё и оттого, что этот Стиг вряд ли мог знать…
– Я читал ваш журнал, – говорит доктор тут же, едва они с дамой усаживаются к нашему столику, – он интересен, нечего скрывать, и я понимаю, исходя из его содержания, к чему лично я вам понадобился…
И далее он рассказывает нам с Гроттом во всех подробностях о целях нашей встречи.
Мы удивлены, а Гротт, возможно, даже и раздосадован в придачу. Зная его тщеславие, я могу предположить, что он заготовил целую речь для доктора, в коей красиво и, быть может, даже с изрядной долей заманчивого романтизма, как он умеет делать, было бы расписано и разложено по полочкам всё, для чего затевалась вся эта костюмная драма. Да, что ни говори, он склонен к артистизму, порой это выглядит красиво, порой ни к месту.
Теперь Гротт внимает доктору и с каждым
