во мне родилось какое-то чувство к ней, странное, чуждое влюблённости, но близкое симпатии и пониманию, заставляющее меня думать о ней чуть больше, чем о каком-нибудь ином человеке. Эх, дама на третьем десятке, могущая уже быть матерью семейства, могущая одарить бедолагу-отца внучатами, и тем самым обрадовать его расстроенные в конец нервы, метущаяся беспокойная душа… Да, поди ж ты: маленькая заколдованная принцесса, везде находящая свою горошину!
– … Что у вас там происходит, как пишут некоторые газеты, нас также мало заботит, – продолжает редактор меж тем, демонстрируя свою более весомую осведомлённость, нежели доктор мог бы предположить, – мы не лезем в чужие дела, если, конечно, они не интересны нашим читателям. Нынче нам интересен конкретный человек, нам и доброй паре сотен тысяч наших читателей…
Мне кажется, Хлоя вдруг вздрагивает и начинает прерывисто дышать – даже через окружающий нас шум я ощущаю это.
– …Так же нам нет особой необходимости знать, каким образом и почему он оказался в вашем ведении, доктор. Короче говоря, мы не лезем в историю болезни…
– Кто вам сказал, что он болен? – хмыкает вдруг доктор; кажется, он несколько задет саркастическим тоном редактора (вряд ли известно ему, что Гротт только так и ведёт дела), и он воспринимает его слова близко к сердцу. – И откуда это вообще пошло – я не понимаю! Господин Лёкк был признан недееспособным и помещён под домашнее наблюдение судом, вот как! Но где вы слышали о какой-либо болезни? Из газет? Покажите мне эту газету, будьте любезны! И господин Лёкк спокойно пребывал в своём стокгольмском доме до той поры, пока заинтересованные стороны не начали хлопотать о пересмотре дела: тогда же и была назначена «Вечная Радость» в качестве нового местопребывания…
– Это господин Лёкк начал хлопотать? – спрашиваю я безо всякой задней мысли.
Но господин Стиг реагирует на вполне невинный вопрос странно, так что мне поневоле приходит мысль, а всё ли чисто у него на душе. Он ворчит себе под нос несколько слов по-латыни, и медленно озирается по сторонам, а далее говорит:
– Какое это имеет значение?! Впрочем, нет, сам господин Лёкк не хлопотал, это всё издательство и фрёкен Лёкк…
Сама Хлоя при звуках своего имени тут же опускает глаза…
Ого, разговор зачинается интересный, и меня он подогревает – я чувствую тот жар, который свойственен вспыхивающему увлечению. Пожалуй, я не буду жалеть о том, что согласился заняться этим делом; если бы возможно было разузнать всё подробнее, уже теперь! Разве только Гротт бы не помешал… Но он мгновенно разрушает мои намерения:
– Не болен, так не болен, – нисколько не растерявшись, продолжает Гротт, – хорошо, Лёкк отдыхает от мирских забот, Лёкк радуется этой «вечной радостью», дышит свободой… (о, Гротт всегда был способен говорить красиво!) …Дело вовсе не в этом. Дело в том, что нам нужен материал, если ближе к делу, то биография,
