просто побыть одному…
– О, Господи, о чём тут ещё думать! Подойти к окну, взгляни, что ты видишь?
Что ж, поддавшись порыву гляжу из окна редакторского кабинета – ничего не обычного; люди спешат по своим каждодневным делам, полностью занятные своими проблемами, расплодившиеся во множестве в последнее время машины такси снуют туда-сюда по проезжей части, в дело и не в дело переругиваясь друг с другом клаксонами… Пожимаю плечами и делаю многозначительное лицо.
– О, да вы совсем плохи, мой друг, – говорит на это господин Гротт с явным сочувствием, – вы больны, должно быть либо у вас дурное настроение…
– Ну, вовсе не зачем переходит на «вы» в такой ситуации, – отвечаю я, подмигнув ему, – и так понятно, как «ВЫ» мной недовольны.
– Недовольны это не то слово! Неверное! – восклицает он, замахав на меня руками. – Я встревожен. Встревожен и разочарован! Мой самый лучший журналист, профессионал из профессионалов, самое острое перо во всей стране, испарился куда-то, вместо него – агонизирующий простофиля, рефлексирующий болван! Там, на улице, и там на площадях, в переулках, в домах, и даже, – тут он переходит на шепот, – в самом королевском дворце, люди знающие и верующие в своё предназначение, молящие бога об удаче, которая почти всегда их минует несмотря на это. Тебя удача не миновала, она развернулась лицом к тебе, посылает тебе хорошую работу и добрый заработок…
Гротт не совсем типичный человек – красивым его вряд ли назовёшь, небольшого роста, полноватый, с красным лицом и пробивающейся лысиной, но необычайный темперамент, огонь в глазах и сердце, заставляет всегда прислушиваться к тому, что он говорит. Вот уж кто верует «ибо нелепо», так это он! Наш небольшой спор инициирован мною, но Гротт принимает его близко к сердцу и готов всё положить на алтарь ради победы – в этом смысле он такой же русский, как и я, как и тот странный Лёкк. На него снисходит вдохновение и кажется, что ноги его слегка приподнимаются от земли, едва он начинает убеждать собеседника в собственной правоте. Истинно, видишь его и убеждаешься в его правоте, как бы неправ на деле он ни был, видишь пред очи свои человека совершенной святости и непогрешимости, и даже мысли не зарождается против того, что он говорит.
Всё это так же удивительно, сколь и странно; он говорит, а я всегда думаю совсем о другом – затуманенным сознанием, трепещущим сердцем мысли завлекают меня в дальние дали, на дно глубочайших морей, на вершины высоких гор, я поднимаюсь над сущим, возношусь, и вижу себя со стороны, каждый раз поражаясь как всё это нелепо.
Всегда думаю о чём-то ином, всегда отвлечён самозабвенно, но всегда выходит так, что я соглашаюсь с ним в конце концов. Я инициирую спор совершенно без того, чтобы участвовать в нём, тем более побеждать. Наверное, мне это просто-напросто неинтересно…
Будто очнувшись от собственных мыслей, я говорю:
– Скажи, ты даёшь мне эту работу
