слезящиеся глаза, волосы белее снега, взгляды, осмысленные и не очень… Господи, за что? Впрочем, да, кто мы такие, чтобы понимать то, что постигнуть нельзя! Многие из них были счастливы, многие прожили насыщенную, полную мирских радостей жизнь, и теперь платят по счетам, всего лишь.
Столкнулся я как-то на аллее и с Капитаном, высоким усатым господином с густой седой шевелюрой, держащимся прямо и надменно – он бросил на меня странный, пронизанный болью и злобой взгляд, а потом медленно прошествовал мимо, нарочито громко стуча по камням своей резной тростью, то и дело озираясь. Выправка была хорошо заметна, а левая рука, вытянутая вдоль тела, будто придерживала саблю, оттого я и прозвал его Капитаном – не знаю почему, но мне сразу пришла именно эта мысль, словно бы я так долго её вынашивал и только и ждал момента, чтобы как-то выразить.
Я открыл записную книжку и тут же сразу, на коленях, записал свои сегодняшние наблюдения.
Быть может, я надеялся, что вот так же, в один из осенних пасмурных дней из тумана, пришедшего с моря, вынырнет мой странный соотечественник, Лёкк, писатель, поэт, а по сути – бродяга и мечтатель, и мы с ним наконец поговорим, как люди, хорошо друг друга понимающие. Почему бы не случилось так, всё думал я, почему бы не гулять ему здесь, ведь он на ногах и вовсе ему не нужна коляска, лишь только доброе пальто да калоши? Почему то, почему сё? Я бы даже не стал записывать ничего в свою книжку, а спрятал бы подальше её, да и перо в придачу, чтобы ему спокойней жилось на свете, этому Лёкку, чтобы он видел, что я ничего не хочу забирать у него лишнего. Я спрятал бы все, и мы просто поговорили бы…
Вот, о Капитане бы уж я написал непременно, какой он гордый и важный, как павлин, и как он всё кипит да кипит странной вне моего понимания злобой ко мне. Написал бы и о симпатичной сиделке с дородными формами, которой улыбнулся как-то, а она ответила мне чуть больше того, что требовала от неё девичья скромность, да и пожилая дама, которую возила она в коляске, укрытая одеялом, а сверх того ещё и пледом, тоже достойна упоминания. А о Лёкке… Нет, не писал бы, разве бы только то, что сам он позволит. И вовсе уж не потому, что он не заслуживает того – просто я не хотел бы чем-то задеть его.
Так что же, не писать о нём совсем? Продолжать ждать погоды у моря, ждать отмашки, милости доктора, когда, наконец, сможет он уговорить Лёкка хотя бы встретиться со мной, просто познакомиться, не говорить? И почём я знаю, что доктор и в самом деле говорит с ним об этом?
Не хочу ждать, но и делать что-то иное тоже – и я в замешательстве, хожу-брожу дорожками в парке, встречаю людей, улыбаюсь им в лицо, беззаботный, переживаю, порой, провожаю их глазами…
Время идёт – будь что будет!
В своём блокноте я сделал пару набросков, просто так, чтобы было чем занять время и чтобы руки были в напряжении, не забывали о работе. Особого значения это не имело,
