грань – всего один шаг; он этот шаг с удовольствием делает, легко минует то расстояние, будто бы даже не обращая на него никакого внимания. Он мало думает, много чувствует, но в его чувствах порой очень много души и мысли. Это странно, необычно, но кажется, что его одиночество кругом кишит всякими существами, большинство из которых вовсе не придумано им самим, хотя они и кажутся столь нереальными, точно взятыми из старой давно забытой на земле сказки. Эту сказку он воскрешает собственноручно, он не даёт ей умереть, соприкоснувшись с нашим насквозь фальшивым миром, он переселяет её героев, честных и прекрасных душой, в наш глумливо-беспечный универсум и наблюдает, ликуя, как они иссыхают, точно старое дерево, и погибают затем, а потом словно бы говорит нам: «Вот где вы живёте, несчастные!» и с ним хочется согласиться. Вечный странник, шествующий по мирам, одинокий, прекрасный душой бродяга – вот его герой! И этого своего героя, столь любуясь им, не устаёт он убивать, втаптывать в грязь и мерзость нашего мира; точно слепой щенок тыкается тёплым носом он в руки людей, ища понимания, но обретает лишь тоску и угодничество. Так, непонятным и непонятым, он и уходит, изменив души соприкоснувшихся с ним людей, которые его же и прокляли. А за ним уже идут другие, в бесконечной веренице, люди с голубыми глазами, одинокие странники, не пророчествуя, и не воскрешая, но жизнью своей вымаливая мир для остальных.
Вот как!
Я обратил свои мысли в статью, как и просил Гротт, и отослал в журнал. Это было вовсе не то, что нужно, ответил он мне – я занимался не своим делом, я не должен был весь день сидеть в парке и читать книги, хоть бы они и принадлежали перу самого Лёкка, который так нас интересовал. Во всяком случае, наш журнал не литературный, а я – не критик и не литературовед, мои инсинуации на тему и так хорошо знакомого читающей публике наследия господина Лёкка, вряд ли кому интересны. Интересен он сам, интересны его мысли и жизнь здесь! Нужна сенсация, что-то жареное… Не можете обнаружить, так выдумайте – мне ли учить вас? Подумайте только – известный человек, с печатью безумца на своей извилистой биографии, оказывается в месте, оторванном от мира – как ему нравится здесь, что думает он и что чувствует, был ли предан он своей дочерью, это странной неразговорчивой Хлоей, отвернулась ли от него так любящая его публика… Доктор, тоже странный персонаж – какие между ними отношения? В его взгляде сталь, это верно, так расплавьте её! Вот что нужно и вот что мы ждём! Потрудитесь дать нам зрелища, всему тому народу, заполнившему Колизей, дайте зрелища, и, может статься, хлеба-то никому и не захочется.
Тем не менее, статью напечатали, так, просто от нетерпения; вместе с этим я получил время, так необходимое мне, а с ним и некий карт-бланш.
Вот, нынче в голове моей тысяча и одна мысль, нынче во мне полно смятения. Я, нехотя, хоть в целом и почти что здоров, представляю себя в шкуре тех, кого наблюдаю здесь во множестве. Это малоприятно. Медсёстры и сиделки рассказывают
