в том, как страшится быть неверно понятой… Да, пусть будет так, она жаждущая и мечтательная натура, ждущая своего героя, сурового, немногословного, с жёстким проницательным взглядом. И такой человек есть, есть непременно, иначе зачем ей, такой красивой, проживать остатки своей постепенно уходящей молодости в такой глуши. Гм, а не доктор ли это собственной персоной?.. Возможно, всё так и есть.
Время идёт дальше – потихоньку мне начинает нравиться то, что я записываю.
Я поздравляю сам себя с редкой удачей придумывать судьбы тем, у кого их нет, либо они чересчур скучны. Если уж в их душах пустота, так извольте – я заполняю её любовью или страстью, если ж и так там кипит жар и пылает яркий горн устремлений и грёз, делаю её немного холоднее, ведь лишь холод порой может успокоить боль! А боли подчас бывает так много, целое море, и глаза слепы, а пальцы нечувствительны. И я выдумываю все мыслимые и немыслимые страдания тем, у кого отродясь их не бывало, населяю души чудовищами, ядовитыми гадами, отравляющими жизнь. Пускай, пускай помучаются люди без сердец, пускай почует смерть возле себя тот, кто уверен в том, что бессмертен.
Время идёт дальше – а что ему ещё делать!?
Парк засыпает золотой позёмкой, ветер кружит червонное золото под моими ногами, бросает вслед мне и в стороны. Скоро будет зима – чьи-то чувства замёрзнут, а чьи-то, напротив, вспыхнут так, что обожгут собой небеса. Вот, Хлоя, дочь Лёкка, кажется, так холодна, словно бы не стояло на земле тёплых деньков, и столь невозмутима, будто ничто не в состоянии вывести её из того заторможенного состояния, в котором она пребывает. Будет ли зима тем, что заставит её сходить с ума? Кто знает…
Однажды я всё же толкнулся с ней так близко, что на своей шкуре почувствовал её жар.
На выходе из флигеля, где я жил, она беседовала о чём-то с одной из девушек из обслуживающего персонала и я, каюсь, чуть подслушал разговор. Я видывал прежде эту девушку, и вроде бы слышал, как её называли Ольгой, но так ли звали её, и кем была она здесь, я точно не знал. Их разговор был довольно горячим, если можно так выразиться, не совсем мирным – фрёкен Хлоя отчитывала девушку, та огрызалась с большим желанием, будто вовсе не дорожила местом своей работы.
– …Впрямь мне говорили, что будто бы вы переписывались с ним? – спрашивала Хлоя таким голосом, который я вряд ли бы узнал, если б точно не видел, что это именно она, а не кто-нибудь ещё говорит так.
– Не хочу распространяться о том, что есть моё дело, – грубовато и просто отвечала Ольга, – а коли даже и так, так что вам за дело?
– Что мне за дело? – тут же вскипает Хлоя; задеть её оказалось довольно легко. – О, Господи! Вам не было бы дела до ваших собственных родителей?
– Но ведь родители отнюдь не малы и вполне самостоятельны, чтоб спрашивать чьих-то советов…
– Не смейте рассуждать о том, чего не понимаете! Или же решение суда
