style="font-size:15px;"> – Перестань злиться, Гюнтер. Что это на тебя нашло?
– Вы сами затеяли этот разговор, мама.
– Потому что я хотела предупредить тебя…
– Предупредить? Слишком поздно!
– Что ты имеешь в виду? Ты что, действительно в нее влюбился?
– Я? Влюбился? – голос барона прямо-таки сочился ядом. – После моего памятного бурного романа в Берлине? Я же сказал вам, что больше никогда не позволю себе такой роскоши! Жениться – женюсь… когда-нибудь… но влюбиться – увольте!
– Тогда объясни мне, недалекой, – баронесса, кажется, тоже была задета за живое. – Как назвать твое увлечение этой русской девочкой?
– Увлечение? – барон сухо рассмеялся. – Это больше чем увлечение, мама. Эта девушка принадлежит мне.
– Принадлежит тебе? – тихо повторила вслед за ним баронесса. – Объясни мне, что это значит? Если ты зарекся не влюбляться, но не можешь забыть девушку, что тебе остается? Приковать ее цепями? Или, того хуже, жениться?
– Жениться на ней я не могу, – отрубил барон. – Во-первых, мне ни вы, ни моя фамильная честь не позволят. Во-вторых, она русская. И, в-третьих, она меня не любит. Так что придется вашему хрупкому цветочку стать моей любовницей, потому что я, в отличие от нее, как вы справедливо заметили, с ума по ней схожу. Думаю, это моя фамильная честь вынесет.
– Замолчи, немедленно! – с гневом вскричала баронесса. – Мне стыдно это слушать!
– Но вы же хотели ответа, мама. Элиза принадлежит мне. Я ее хочу, и я ее получу. Если я не могу получить ее как жену, то получу как любовницу.
– Ты говоришь как работорговец!
– Вы позволите мне на ней жениться? На русской?
– Моя младшая сестра вышла замуж за русского офицера, – тихо возразила баронесса в ответ. – В женитьбе на русской нет ничего предосудительного. Я полагаю, бывают случаи, когда можно договориться даже со своей фамильной честью.
– Для тебя и для меня, может быть, и нет, – голос барона снова звучал спокойно и отрешенно. – А для этих русских – есть! Их революция и эта проклятая война сделала нас всех бездушными орудиями убийства! Они лишили нас всего человеческого, особенно русских, с их маниакальным стремлением вцепиться в глотку каждому немцу без разбора!
– Ты чем-то расстроен, Гюнтер? – с тревогой сросила фрау Ульрика. – Это ведь что-то совсем иное, правда? Что-то случилось в комендатуре?
Барон отвернулся от созерцания голубого неба и трепетавшей на ветру листвы деревьев, окружавших особняк, и обернулся к матери.
– Это какой-то бред! – наконец, сказал он. В его голосе снова послышалась горечь. – Страна сумасшедших!
– Что случилось, Гюнтер? – мягко повторила фрау Ульрика.
– Анекдот для ребят из рейхканцелярии, – в голосе барона на сей раз прозвучала издевка. – Звучит примерно
