о бараке смертников произвело известное впечатление – по крайней мере, все эти глупые вопросы прекратились. Меня похлопали по плечу, пожали руку, поздравили со вступлением в их братство и дали первое серьезное задание: не спускать с барона глаз, попытаться втереться к нему в доверие и наблюдать за ним денно и нощно, а именно, узнать все о его распорядке дня, о его привычках, выездах, попытаться ознакомиться с содержимым его письменного стола и, по возможности, подслушивать его разговоры с другими офицерами при закрытых дверях.
Словом, домой я вернулась поздно. Дверь мне, к удивлению, открыл сам барон.
– Нагулялась? – он загородил мне дорогу и смотрел в лицо холодными серо-стальными глазами. – Где ты была?
– Это мое личное дело, – пробормотала я, опомнившись от неожиданности.
– Где ты была? – резко повторил барон.
– В казино! – недолго думая, ляпнула я. – У меня там подруга работает.
– Может быть, друг? – сверкнул глазами барон.
Он посторонился, и я мышью шмыгнула мимо. Я недоумевала: неужели он догадался о тайном сборище на крыше?
Наутро следующего дня был выходной, и я разбирала гардероб фрау Ротенбург. Задумавшись о своих друзьях-подпольщиках, я возилась в гардеробной, примыкающей к комнате баронессы, раскладывая вещи и не обращая внимания на окружающую обстановку. Фрау Ротенбург, вероятно, забыла о моем присутствии, потому что вскоре я очнулась от раздумий от звука ее чрезвычайно раздраженного голоса, доносившегося из ее комнаты.
– Тебе не кажется, Гюнтер, что это уже ни в какие ворота не лезет?
Я удивилась. Взглянув в шелку двери, я заметила в комнате фрау Ротенбург высокую фигуру барона. Он стоял спиной ко мне и, слушая мать, смотрел в окно.
– Что ты себе позволяешь? – так же сердито продолжала баронесса. – Да, Элиза вернулась поздно, да, возможно, у нее появился кавалер. Может быть, даже офицер, она очень мила. Но что за отвратительную сцену устроил ты ей вчера вечером? Ты слишком увлекся, мой мальчик! Ты говорил с ней так, словно ты ее муж или любовник!
Барон некоторое время молчал. Наконец, я услышала его усталый голос, с иронией подтвердивший факт:
– Конечно же, вы правы, мама. Это было недопустимо. Мне нет оправдания.
В тоне старой баронессы, с которым она произнесла следующую фразу, звучало тяжкое подозрение:
– Ты, часом, не влюбился в эту малышку, Гюнтер? Вот уж никогда не ожидала от тебя такого! Прямо проклятье какое-то. Вас, фон Ротенбургов, так и тянет к русским барышням.
– Вы слишком увлеклись своими французскими романами, мама, – голос барона был сух, как бумага.
Баронесса хмыкнула.
– Конечно, если сравнивать эту русскую девчушку с Мартой, то она ей и в подметки не годится. Элиза умненькая, воспитанная
