параметров литературного текста… Его в этом до сих пор никто не может превзойти. Дюма. Перечитайте.
Я так и сделал. И до сих пор нахожусь под впечатлением. А тому разговору скоро уже двадцать лет.
Может, как-то так преподавать литературу?..
После всех телодвижений законотворческой шелупони я нахожу только три отличия наших дней от советского прошлого: ассортимент в магазинах, ночное порно по кабелю и возможность пересекать границу. Ложь, воровство и отрицательная селекция остаются неизменными.
Хотя то же товарное изобилие весьма относительно. Одно дело, черкизонная палитра и гирлянды колбас; другое – гуманитарная пища. Заметил, что вслед за музыкой и видео, намного меньше стали выпускать книг. Чисто физически меньше.
Гадал ли я дожить до такого момента, когда проблема будет не в отсутствии денег, а в том, что культурному человеку нечего на них купить! Идея-мечта стать главным редактором глянцевого журнала о том, что всё говно, кроме мочи, между прочим, остаётся актуальной. С годами потенциал идеи (прежде всего, коммерческий) только растёт. Только извне подобный заказ вряд ли поступит, а нутро чаще способно плодить «переменную облачность, местами осадки». Яйца у твари-лени всё же поболе будут, чем у суки-любви. Опять же инвестора нет, рычаг для переворачивания мира простаивает попусту. Сижу тут один. С пивом…
Лучший метод сотворения текста – оказаться в ситуации, когда (по ощущениям) ничего не происходит, ждать нечего. Не будет ничего. Никогда. И смерти не будет. А ты – есть. Никого и ничего, кроме тебя.
Вот тогда из этой пустоты, из этого ничто, начинает появляться нечто.
Бог так вселенную сотворил. Обычное дело.
В Городе Детства обитель для занедуживших строилась немного быстрее, чем Кёльнский собор. Но ремонт в ней шёл на протяжении всего времени строительства. Идёт он и сейчас. Капитальный ремонт, само собой. Лифт, впрочем, отказывался работать не по этой причине. Просто у лифта в воскресенье выходной день. Отдыхает лифт, понимаете? Поэтому на пятый этаж, в кардиологию, следовало идти пешком. Вполне торжественно, я считаю: кардиология на пятом этаже. Над ним – шестой этаж, последний, где реанимация. Выше неё, как легко догадаться, один лишь Господь. И ангелы Его.
В центральном холле кардиологии мне довелось провести не более десяти минут, каковое обстоятельство, безусловно, послужило моему спасению. На поставленных вразброс диванчиках здесь присутствовало несколько старушек и один напрасно молодящийся мужичок. Все они смотрели до странности цветной телевизор.
Я сел на свободное место.
Центральный канал транслировал очередное истерически-весёлое шоу, из новомодных. Максим Галкин, загримированный под жителя планеты Пандора, представлял членов жюри. Сначала переодетую актрису Чурикову, узнаваемую только по лошадиной улыбке. Потом артистку Шелест, не забыв обкаламбурить фамилию той.
