Папа обещал, что на следующее Рождество я смогу к нему приехать. Я в прошлое Рождество собирался, но папе пришлось срочно обучать солдат. Когда у нас зима, там лето. – Я хочу рассказать Ионе, что мы с папой должны поехать на сафари, но вспоминаю объяснение миссис Маркони: беседа – как пинг-понг, говорить надо по очереди. – А твой отец где работает?
Вот сейчас Иона скажет, что отец у него адмирал, или судья, или еще кто-нибудь важный, но нет.
– Отец умер. Его застрелили. Несчастный случай на охоте. Это очень давно было.
«Вряд ли очень давно», – думаю я, а вслух говорю:
– Ага.
Высокие стебли наперстянки с пурпурными соцветиями колышутся, будто в них кто-то прячется…
…но там никого нет.
– Нэйтан, расскажи о своих кошмарах, – просит Иона.
Мы сидим у пруда на теплых плитах дорожки. Пруд – длинный прямоугольник, с кувшинками и бронзовой статуей Нептуна, сине-зеленой от времени. Пруд больше нашего сада – на самом деле у нас не сад, а вытоптанный двор с сушилкой для белья и мусорными баками. Папино поместье в Родезии спускается к реке, где живут бегемоты. Миссис Маркони всегда напоминает мне: «Сосредоточься на предмете разговора».
– Откуда ты знаешь про кошмары?
– У тебя вид такой… затравленный, – отвечает Иона.
Я швыряю камешек высоко над водой. Он летит по математической дуге.
– А кошмары у тебя из-за шрамов?
Рука машинально тянется к волосам, прикрывает бело-розовые полосы за правым ухом, там, где они больше всего заметны. Камешек с бульком уходит под воду, но брызг не видно. Не буду думать о том, как на меня прыгнул мастиф, как клыки содрали кожу со щеки, будто с жареной курицы, как он таращил глаза и тряс меня, словно куклу, вцепившись зубами мне в челюсть; не буду думать о неделях в больнице, об уколах, о лекарствах, об операциях, о выражениях лиц окружающих; не буду думать, что мастиф поджидает меня всякий раз, когда я засыпаю.
На камышинку перед самым носом садится стрекоза. Крылышки у нее целлофановые.
– Крылышки у нее целлофановые, – говорит Иона.
– Я только что то же самое подумал, – говорю я.
– Что ты подумал? – спрашивает Иона.
Наверное, мне показалось, что он это сказал. От валиума речь стирается, пузыри мыслей лопаются. Я давно это заметил.
В особняке мама играет арпеджио, разминается.
Стрекоза улетела.
– А у тебя кошмары бывают? – спрашиваю я.
– Бывают, – говорит Иона. – Про то, что еда кончится.
– Ложись спать с пачкой печенья, – советую я.
У Ионы зубы прекрасные, ни одной пломбы, как у улыбчивого мальчишки в рекламе зубной пасты «Колгейт».
– Я о другой еде, Нэйтан.
– О какой другой еде? – спрашиваю я.
Морзянка жаворонка слетает с дальних-дальних-дальних звезд.
– О той, которую чем больше ешь, тем больше хочется, – отвечает Иона.
Кусты
