содержимое желудка просится наверх. В последний момент я добегаю до туалета и, стукнув сиденьем унитаза, с рыком выдаю обратно все то, что в себя влила. А потом еще долго сижу в ванной на ледяном полу, заливаясь слезами.
Нет, не должна я уподобляться ему – что же тогда станет с нашим ребенком, с нашей жизнью? Топить горе в спиртном – глупо, только что я убедилась в этом на собственной шкуре. В конце концов я ложусь в холодную постель и забываюсь беспробудным сном.
Внезапно что-то будит меня… Господи, я не могу дышать! Будто клещи стискивают мою шею. В ужасе открыв глаза, я вижу над собой очертания головы Ахмеда и его блестящие холодные, словно сталь, глаза. Я начинаю хрипеть, одновременно лягаясь, колотя его вслепую кулаками и извиваясь, будто угорь. Но как же сильно, убийственно сильно сдавливает он мою шею! Последний проблеск сознания подсказывает решение: я просовываю ногу между нашими телами и изо всей силы отталкиваю его. Это подействовало, он немного расслабил пальцы. Это для меня единственный шанс, и я уже обеими ногами что есть мочи лягаю его, понимая, что спасаю свою жизнь. Ахмед падает спиной на стоящий поблизости комод и стонет от боли. Я с трудом восстанавливаю дыхание, слышу свист, вырывающийся из собственного горла, и понемногу прихожу в себя. Вскакиваю на ноги, бросаюсь к кроватке Марыси, хватаю ребенка на руки и без оглядки, в чем была выбегаю из квартиры.
– Доротка, я не защищаю его, но все-таки он твой муж, такого уж ты себе выбрала, – осторожно убеждает меня мама.
– Неужели ты думаешь, что я вышла бы за него, знай я тогда о нем то, что знаю сейчас? – огорченно отвечаю я.
– Ну что ж, не всегда нам живется легко и приятно. Но такова взрослая жизнь. Иногда нужно идти на компромисс.
– То есть позволить себя убить? – не выдерживаю я и сердито гляжу на нее. – К чему ты меня склоняешь? Хочешь от меня избавиться?
– Ты ведь знаешь, что можешь жить и у меня. Но твое место – рядом с мужем. Дай ему шанс.
– Шанс на что? На что, скажи мне? – Я начинаю ходить из угла в угол, и Марыся беспокойно наблюдает за моими передвижениями. После недавнего происшествия она стала нервной и плаксивой.
– Доротка, он говорил со мной. Сказал, что и сам не знает, что на него нашло…
– Да мне это до задницы! – перебиваю ее я. – На него, значит, нашло затмение! Но ведь я за это могла поплатиться жизнью! Нет, его ничто не оправдывает.
– Верно, не оправдывает, но с того дня он не пил ни капли спиртного. Более того, он говорит, что теперь окончательно понял, почему его религия запрещает эту отраву.
– Значит, ты ведешь с ним долгие беседы? И, разумеется, за моей спиной! Премного тебе благодарна, – укоризненно говорю я.
– Каждый день утром, выходя в магазин, я вижу его у нашего подъезда. Он умоляет меня помочь, просит поговорить с ним. Я же хочу только добра и тебе, и Марысе. Я ведь вижу, как ты без него несчастна.
– Я? Без него?! Да я из дому не выхожу из страха, что этот сукин сын кокнет меня в темном переулке!
