текст.
Глава десятая
– «А первая пуля ранила коня…», – вполголоса напевал доктор Градов, разливая в бокалы мартини. – Воля твоя, друг мой, но я все-таки тебя не понимаю. Гм…
Он пригубил хваленый итальянский вермут, одобрительно кивнул самому себе.
– «А вторая пуля в сердце ранила меня…» Нда-с. Не понимаю-с. Хоть убей.
Гость доктора Градова, Марат Петрович Хрипунов, взял свой бокал и тяжело вздохнул.
– А чего же тут, скажи на милость, непонятного? Я ведь обычный мужик, с нормальной, то есть домостроевской психологией. Мне, Вячеслав, ихний феминизм не просто до лампочки, а я бы расстреливал тех пидоров, которые изобрели все эти теории о половой независимости женщины…
– Опоздал ты с расстрелами, – усмехнулся доктор Градов. – Хотя кое в чем ты прав: феминизм как общественное явление – действительно порождение педерастов – Вольтера, Руссо… Всю эту братию, так называемых энциклопедистов, и мужиками-то по большому счету назвать нельзя. Только ведь они умерли лет двести назад. А дело их, – доктор щелкнул пальцами, – живет и побеждает. Перемены в общественной психологии не остановишь, Марат… Опомнись, дружище. На дворе давно уж двадцать первый век!
– Стало быть, и ты тоже, как продвинутый психиатр, склоняешься к новомодным учениям о свободе в брачных отношениях? А? Нет, брат, позволь уж мне в таком случае оставаться консерватором.
За окном монументального градовского особняка сгущались ноябрьские сумерки, падал снег с дождем. Но оттого еще отраднее было находиться в бильярдной на втором этаже благоустроенного кирпичного коттеджа. Мягкий свет лился из прямоугольного абажура, выхватывая из полумрака зеленое сукно бильярдного стола. А каков был сам стол! Ну просто музейный экспонат. Затейливая резьба по отборному, мореному дубу, а на бортике выгравированы медали с профилем последнего царя и клеймо изготовителя: «Поставщикъ двора Его Императорскаго Величества Иоганнъ Шульцъ…». Градов купил этот уникальный стол в Доме отдыха архитекторов, расположившемся в бывшей усадьбе князей Шаховских. Тамошний директор, живший по принципу «хоть день, да мой», продал психиатру раритетный стол как «инвентарь, пришедший в негодность».
Доктор взял в руки длинный, тяжелый кий.
– А по-моему, ты никакой не консерватор, и уж тем более – не домостроевец, – Градов наклонился, примерился к лузе. – У тебя, дружище, застарелый бред ревности, сопряженный со склонностью к мазохизму. Не обижайся, это я тебе как специалист говорю. Да-с!
Сухо потрескивал камин, огромный, в виде Триумфальной арки. Со стен, осклабившись, глядели на друзей кабаньи и оленьи морды. Охотничьи ружья, стоявшие в пирамиде, тускло отливали вороненой сталью. Не будь здесь Хрипунова, доктор Градов непременно постоял бы у пирамиды, неспешно выбирая «ружье дня» – то есть экземпляр, по каким-то неуловимым признакам соответствующий сегодняшнему настроению. Взял бы его в руки, глядя в излом сквозь матовое дуло, потом плавно загнал бы в стволы патроны с картечью, клацнул затвором…
