старика, так сказать единственного представителя бывшей Польши, хотя и много уже упавшего в мнении общественном, поразило всех своею нечаянностью и крутостью; со всем тем остается он президентом Сената и, следственно, первым сановником царства и отпущен со всеми придворными почестями, то-есть, жалованьем, окладами, что совсем добивает его в мнении, ибо он богач и едва ли не обеими ногами уже вступил в гроб, а только так еще выглядывает на Божий свет.
Вместо моей «Негодяйки» посылаю известное и дописанное «Послание» к негодяю. Надеюсь, что вы напечатаете его в «Сыне».
Приношу на жертву все стихи, которые ценсура не проглотит: пускай выставятся точки. За Воейкова и Греча, кажется, бояться нечего. Будь Каченовский степенным, хотя и строгим и даже несправедливым критиком Карамзина, я никогда. не стал бы драться с ним шутками; но Каченовский сам выкинул пажескую штуку, разбирая «Записку о московских достопамятностях», и продолжал осмеивать Карамзина. Воюю с ним его оружием. Сделай милость, растолкуй это хорошенько Воейкову, буде он испугается; но более всего не говори о том Карамзину. Прочтите это на досуге с Блудовым и, если найдутся неисправности. важные, то дайте мне знать до напечатания; если малозначущие, то – с нами крестная сила и чебурах. Если захотят, то, пожалуй, и выставить мое имя; но если может пойти безымянно, то не выставлять и «Варшава». Смотри же, держи ухо востро и стой горой за меня! Еще слово; в печатании наблюдать отставки, а linea рукописи. Как говорится: ст_о_пы или стоп_ы_? В таком случае можно сказать: стоп_ы_ их.
О государе ничего решительного не знают; по иным слухам казалось бы, что он в новый год будет у вас; но, между тем, Николаю Николаевичу позволил он отлучиться на три4 недели, что показывает, что прежде трех недель не думает быть здесь. Николай Николаевич, однако же, в Слоним не едет.
5-го.
Получил ли ты мое письмо с ответом на письмо Глинки? Вот об этом также ничего не знаю.
В нынешних газетах есть нота неаполитанского Министерства во всем державам, а в особенности австрийской, – победительной силы по своей ясности и истине. Каждый здраво и благомыслящий человек то же думал об отношениях Европы и Австрии в Неаполю. Тут не по нашему – дипломатический оссианизм и библейское словоизвитие, а чистосердечное изложение запроса, по каким правам впутываются в домашния дела народа, который сам никому не указ. «Зачем не хотите хозяйничать вы в Гишпании?» спрашивают они простосердечно. Для решительнейшего определения запроса приводят они на лицо тайную статью Венского договора, по коему король двух Сицилий обязался перед Австрийским императором не вводить, по вступлении своем на престол, образа правления, противного монархическому. Такое обязательство, говорят они, должно было быть только временное, а не могло быть неограниченным; да к тому же, кто сказал вам, что конституционное устройство не есть устройство в смысле монархическом, когда оно, напротив, теснейшими и неразрывнейшими узами сопрягает монарха
