за 17-е. Почта заплатила недоимку эстафеты. Не так ли? И какое письмо! – филиппика. Я вашим слухам о нас не верю. По крайней мере ручаюсь за нелепость московского сенаторства. И как же сенатором, когда он уже сто лет сенатором! Если не быть ему здесь, то отойдет он на покой. Посреди многих слабостей есть в нем и много философии, то-есть, житейской. Он, не поморщившись, сойдет и погребется в какой-нибудь глуши без вздоха.
Не только читал Пушкина, но с ума сошел от его стихов. Что за шельма! Не я ли наговорил ему эту Байронщизну:
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.
Мне жаль, что в этой элегии дело о любви одной. Зачем не упомянуть о других неудачах сердца? Тут было где поразгуляться. У меня есть начало, которое как-то сродно этой пиесе:
Желанья, бурные желанья,
К чему вновь слышу ваш призыв?
Куда, в какой предел изгнанья
Меня закинет ваш порыв?
Волненье, темное волненье,
К чему вновь пробуждаешь ты
Истлевшее воображенье
И обличенные мечты?
К чему опять с уныньем скуки
Во мне тоски разжегся ад,
И поэтические муки,
Не познающие наград?
В добычу думе любопытной
Каких отыскивать Колхид?
Где зреют жажде ненасытной
Плоды роскошных Гесперид?
От упованья к испытанью
Довольно рок меня носил,
Но безграничному желанью
Везде границы находил.
Как смелый сын стихии бурной,
Искатель страхов и чудес
Скучает тишиной лазурной
Над ним раскрывшихся небес;
Знакомый прах родимой пошвы
Его, тоскующего, жжет;
На волны глядя, у подошвы
Скалы, он молит непогод.
Он молит, чтобы вихрь желанный
Его похитил с берегов,
И заслонил бы мрак туманный,
Тот ненавистный сердцу кров,
Где он на праге света встречен
Был благосклонною судьбой,
Где, беззаботлив и беспечен,
Играл он с жизнью, как с мечтой.
В душе, палимой страстью знойной,
Беглец счастливой тишины,
Он ужасается спокойной
Картины светлой старины.
Там мир его первоначальный
Неувядаемо цветет;
В душе развалины печальны
………………………….
………………………….
Опустошительной грозою
Душа его разорена
………………………….
………………………….[3].
Примусь ее докончить. У меня столько недоносков, что страх! «Негодницу» опять отложу до угоднейшего времени.
Разве я тебе не сказывал, разве ты не знал от Карам[зиных], что поеду в Москву за женою, покупаюсь в ухах, покатаюсь в колебяках, а там приеду с женою к вам на месяц, а там – в Варшаву, а там…
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей.
Точки в подлиннике.
