и получить такое произношение, услышав его в речи русского человека, она не могла не рассмеяться. Коробило слух. Ишь, как старается – бросилось в голову. Да ещё и мама в таком случае всегда говорила – выламывается. Дичь конечно, деревенская дичь, а вспомнишь – смешно. Вот и теперь рассмеялась.
– Что смешного? – бросил он.
– Ничего. Вы говорите на английском как наш препод. Он завкафедрой на инязе и ему девяносто лет. Уж у него-то было время поставить звуки!
– Да? Значит, как дед девяносто лет? Отлично, сочту за комплимент, а вы значит, студентка, молода и красива, – должно быть, это был сарказм, а сердце так и заныло. Неужели, я ему нравлюсь? – Что ж, тогда скажите, что значит «Old speckled hen?» – спросил он.
– Что? Что значит?
Он взглянул на неё, как на безумную. Нет, скорее снисходительность во взгляде была такова, словно он смотрел на неизлечимо больную или юродивую. Кто его знает? Она не умела распознавать знаки заинтересованности, которые оказывают мужчины, и часто неверно толковала эмоции. Это печально, когда чувствуешь малейшую перемену в настроении человека, а истолковать её не можешь… Она всё смотрела на него, думала.
– Переводится как? – спросил он, наконец.
– Какая-то курица, – ответила она. – Причём, старая. Наверно, как наш препод. И, кроме того, она ещё какая-то. Но такого прилагательного я не знаю.
Он снова смотрел на неё, как на безумную, но теперь с улыбкой. Потом, улыбка стёрла снисхождение и появилась заинтересованность. В его смеющихся глазах был блеск – что это, если не интерес?
Только вот он сказал:
– Вопросов больше нет, – и отвернулся.
Она всё стояла и смотрела на него: где-то она его уже видела.
Радовало, что вечером посетителей не стало. Официанты ушли в подсобное помещение, а Вероника засобиралась домой. Возможность уйти пораньше успокаивала – сегодня она успеет попасть в комнату до закрытия общежития, сегодня не придётся ночевать на вокзале.
Она оделась и уже потянулась за сумкой, когда услышала мужской голос из-за спины. Обернулась: перед ней стоял он, тот самый парень. Теперь она поняла, какой он высокий. До того смутилась, что едва осмелилась оглядеть: чёрные джинсы с карманами повыше колена, кожаные берцы, тёмная куртка нараспашку, мех на капюшоне и строго очерченные контуры лица – вот и всё, что ухватил глаз, прежде чем он спросил:
– Вы уже уходите?
– Да, ухожу, – она замялась на месте и покосилась по сторонам. – Вы можете позвать официанта, но вообще мы скоро закрываемся.
– Я знаю, когда вы закрываетесь, – проговорил он. Твёрдая уверенность, прямой взгляд.
– Через час… – прошептала Вероника.
Он подошёл вплотную и тем самым будто уменьшил её до размера девочки десяти лет. Стоя рядом с ней, хрупкой и скромно одетой, он казался массивным, а общий лоск его вида, помешанный с сексуальностью, такой простой, по-мужски
