не ответил. В игре ему никогда не хотелось разговаривать, а теперь тем более. Он прослушивал себя, как врач, как механик прослушивает двигатель. Тот клочок ярости постепенно раздирал глухоту, наступало четкое и легкое состояние.
Подача была слабой, и Ветошкин, принимая ее сверху, крикнул:
– Дам!
Проценко выпрыгнул и с поворота вогнал мяч под первую линию. Все получилось неожиданно. Без блока. Публика зашумела.
– Во сне такие мячи сажал! – сказал Проценко, улыбаясь.
Ветошкин почувствовал, как команда оттаяла. И ради этого стоило иг рать – видеть, как шесть человек в один момент лучатся и возникает силовое поле.
Они выиграли подряд три очка, и Крюков взял минуту. Он стоял среди красных рубашек в синем костюме и, заложив руки за спину, что-то негромко внушал. Аркадий Андреевич также хотел подозвать своих, но Ветошкин, подойдя, сказал «не надо», и тренер понял его. Мастера так и не пришли в себя до конца партии.
И третья далась легко. В команде были всего двое за сто девяносто пять, поэтому на тренировках доводили блок до автоматизма и сейчас наглухо закрыли нападающих. Мастера нервничали, спешили. Их раздражало то, что игру, начатую так легко, теперь надо тянуть на измор. Так что третья далась легко. Хотя, как это – легко? На одном энтузиазме долго не протянешь, думал Ветошкин, нужно кончать сейчас же, в четвертой, иначе они нас затрут, попросту перепрыгивают. Он видел, что брат устал, а менять его некем. Правда, Проценко казался свежим, подмигивал, строил гримасы, но Ветошкин понимал, как он взвинчен. Стоит игре чуть разладиться – начнется кураж.
– Надо кончать в этой партии, – сказал Ветошкин.
– Ладно, Ветошкин, – ответил Проценко. – Так точно.
У брата пошли удары над блоком. Передачи были высокими, он раз за разом выпрыгивал и ловил мяч в высшей точке прыжка. Ветошкин подумал, что он недооценивал брата и что уже в этом году тот, видимо, уйдет в высшую лигу. Но при переходе Ветошкин близко увидел его лицо и глаза и понял, что брата до конца партии не хватит.
Блок был по-прежнему четким – команда работала как машина. При счете десять – четыре брат не принял подачу. Следующая также была на не го, и мяч улетел в трибуны. Ветошкин показал жестом Аркадию Андреевичу, чтобы тот брал минуту.
– Ну как, Николай? – спросил он брата. Он впервые назвал его так.
Брат вскинулся:
– А что? Два приема, подумаешь! А как я лепил за блок?
Ветошкин понимал, что такие партии не забывают, их помнят и через десять лет, и если сейчас посадить брата на скамейку, то и это не забудется. Понимал это и тренер.
– Ну, ребятки, тяните. А ты, Коля, удивил. Звезда! Виктор, играй.
И он посмотрел на Ветошкина, как будто вложил в него что-то. Ветошкин и сам понимал: сейчас, когда он выходит к сетке, партия, игра – да разве только игра? – были в его руках. Как он сыграет с Проценко? Ка кой будет блок? Сумеют ли его закрыть? Это была лучшая игра в его жизни, и он не мог, не имел права проиграть.
«А
