скорую помощь, мечущуюся маму, то Солоха не понимала ровным счётом ничего, только чувствовала, что на них надвинулась беда.
И только в школе от учителей узнала, что, оказывается, у неё умер папа, и её с Димочкой отпускают домой.
Зачем их отпустили домой и почему Валерика не отпустили? Так и осталось для неё тайной за семью печатями.
Дома находиться было просто невозможно. Мама плакала день напролёт, всё время приходили чужие люди, говорили шёпотом, после этих людей оставались пустые тарелки и смятые деньги.
Через два дня приехала из Киева бабушка, она показалась Солохе в два раза меньше ростом, чем в прошлом году.
Бабушка плакала, молилась на непонятном языке, впервые этот язык Солоха услышала в прошлом году. На нём разговаривали все её киевские тётки. Язык был напоён грустью и загадочной красотой, но был совершенно Солохе непонятен.
Хоронили папу (по Солохиным понятиям – прятали) без неё. Ей терпеливо объяснили, что она очень больна и простужена, хотя сама Солоха не выделяла в атмосферу ни единого чиха, ни единой сопливой брызги!
Но, тем не менее, её оставили у соседей по городку, а забрали поздно вечером, уложили спать, а сами (мама с бабушкой) сидели на кухне, спорили, плакали и, как наутро оказалось, решали дальнейшую Солохину судьбу.
А судьба ей была ехать с бабушкой в Киев, и отныне там жить и учиться. Грустный Новый год она ещё встречала с семьёй, участвовала в новогоднем утреннике, отгуливала свои первые в жизни каникулы а потом – в Киев!
На утреннике Солоха имела шумный успех, её наряд, а значит и сама обладательница наряда получили приз. Солоха ходила парами и их (снежинок, лебедей и всяческих зайчиков) оценивали.
На сцене было холодно, двери в актовый зал постоянно открывали опаздывающие и любопытные. Смотр был скучным и не интересным, и вся это тягомотная толкотня утомила Солоху.
Она с тоской смотрела на двери в актовый зал и ждала. Ждала, что вот сейчас откроется дверь, войдёт стремительный ошеломительный папа, женщины замрут, а папа будет с восторгом смотреть на неё, Солоху, единственную интересующую его в этом зале женщину.
Она и забыла даже интересоваться, смотрит ли на неё ставший совсем маленьким и ненужным Женька Королёв. «Ну почему же не идёт папа? Я же жду! Он знает, что я жду! Он не может не знать!»
Дома у Солохи начался жар, её колотило в ознобе, она бредила две ночи, изредка открывала глаза и видела рядом бабушку или маму. Все свои первые в жизни каникулы Солоха проболела, а когда стала потихоньку приходить в себя, уже пора было собираться в дорогу.
В новую жизнь Солоху мчал красивый длинный экспресс поезд «Таллинн – Ленинград», в Ленинграде они сделали пересадку и покатили уже на Киев.
Их вагон полностью был занят путешествующими по союзу болгарами. Бабушка переодевала Солоху в полевых условиях по три раза на дню, Солоха давала концерты, дружила со всем вагоном.
Ходила в гости, а с одной из женщин, тётей Дорой сдружилась так плотно,
