из Монтильи
Шлюха! Неужто и вправду тот пансион плодит потаскух для королевы?
Суаньского леса они достигли только к полудню следующего дня. Мадлен валилась с ног от усталости, продрогла – с самого рассвета шел дождь и свистел пронизывающий ветер – и это в начале августа! Но вида она не подавала, хотя Гарсиласо давно заметил, как, стуча зубами, уже раза три успела споткнуться и только чудом не упала.
Все это время девушка продолжала оставаться для него загадкой. Разрозненные куски сведений, что он имел, никак не желали явить полную картину. Сначала, как и полагалось, он считал, что девица Кердей слабая умом несчастная, которую мадам Немур из притворной благочестивости решила приютить и одарить милостями.
Дорогу до Радома Гарсиласо вспоминал не без брани – льды, снега, звенящий от мороза воздух, который без боли вдыхать было невозможно едва не убили его. Если бы не пара вестей для принца Анри помимо злосчастного письма герцогини, ни за что бы не согласился ехать туда. Да из-за поручения к Михалю Кердею пришлось сделать такой крюк! Интересно, и за какие такие заслуги ему прочили графский титул? За сестрицу? Ясное дело, такая красавица! Но отчего же тогда необходимо было везти ее морем? В Мадрид ли, как она сама сказала? Неужто и вправду наложница для Габсбурга?
Узнать он это мог только от одного из слуг герцогини, что, верно зря прождал его на причале у судна «Червонец» на следующее утро после той безумной ночи. На языке вертелась секретная фраза, по которой Гарсиласо должен был распознать будущего сопроводителя Мадлен… Но сейчас это не имело никакого значения. Ибо Гарсиласо не выполнил поручения герцогини, а виною тому была пикантная сцена меж красавицей-наложницей и ее добродетельным братом. Невозможно было не проникнуться бесконечной жалостью к этим несчастным: один, тесно опутанный сетью христианской праведности, другая – той же праведностью навеки искалеченная, оба из-за преступной любви, оказались, подобно своему Богу распятыми на кресте предрассудков и козней.
Но Мадлен!.. Сколь бы ни был печален ее лик, сколь бы ни было во взоре скорби, оставалась такой, какой ее изваяла главная сутенерша Лангедока. Едва сердечная рана из-за гибели брата затянулась, Мадлен не преминула броситься в омут любострастия, без которого, вероятно, не представляла жизни. Стоило попасться на ее пути смазливой физиономии этого идальго, как тотчас исчезли и страдание, и боль, уступив место вожделению.
С каким детским доверием и влюбленностью она воскликнула: «Ромеро?»
От Гарсиласо трудно было что-либо утаить, по роду деятельности ему полагалось всегда оставаться до предела бдительным. И наблюдая издалека за короткой беседой его подопечной с этим испанским гаденышем (однако его стоило горячо поблагодарить за своевременное появление в рощице), цыган ясно осознал, что еще мгновение и он навеки потеряет бриллиант, за каковой, кстати говоря, отдал без малого все, что имел, а именно службу, исправно приносившую недурной доход и сулящую в недалеком будущем продвижение.
Вот почему Гарсиласо ступая по узеньким тропинкам Суаньского
