было невыносимо.
На подносе издавало пряный аромат какое-то странное блюдо из жареного мяса и кореньев, а рядом лежал свежий хлеб и вино. Мадлен поморщилась, но тотчас принялась за еду.
Поглотив последнюю крошку, она заметила у входа сверток – о да, ведь Гарсиласо упоминал об одежде!
И сгорая от любопытства, развернула его: серые льняные штаны, тонкая сорочка, узкий жилет того же цвета. Жилет Мадлен привел в крайний восторг: сшитый, словно для нее и для ее случая, ибо позволял одновременно и стянуть грудь, и спрятать косу. Кроме того, он имел высокий, плотный воротник, доходивший до самого подбородка и жесткий подклад из особой материи, как у корсета, что делало его ко всему прочему недурственным панцирем.
Единственным недостатком жилета-панциря оказалось наличие бесчисленного количества мелких крючков, с которыми Мадлен пришлось немало повозиться, чтобы застегнуть все до последнего. Не сказать, что в нем она себя ощущала комфортно – жилет сильно сковывал движения и затруднял дыхание, но к чему, увы, следовало поскорее привыкнуть.
Гарсиласо поступил весьма дальновидно, снабдив свою спутницу этим полезным во всех отношениях элементом одежды, который скрыл ее формы от глаз цыган, и вместе с тем заранее уберег грудь от ножа или шальной пули. Он слишком хорошо знал свой народ, чтобы не предугадать враждебного настроя к «новоприбывшему», тем паче, что у пресловутого «юнца» цвет кожи и волос разительно отличался от их собственной.
Обуви в свертке никакой не оказалось. Мадлен это нисколько не огорчило, ибо ее высокие сапоги черной кожи были более чем удобными. Она скорее предпочла бы с ними не расставаться.
Переодевшись и аккуратно обернув в кусок холста старые лохмотья, она свернулась калачиком под шкурой тигра и, несмотря на шум, который производили пирующие в лагере, вновь уснула.
Открыла глаза Мадлен ранним утром, ощутив, что не выспалась вовсе, – цыгане пировали на славу. И недовольная, до самого полудня пребывала в мучительных раздумьях и предположениях о своей безрадостной будущности. Наконец не выдержав одинокого времяпрепровождения в «царской» повозке, решилась выбраться наружу. Солнечный свет ударил в глаза и заставил прищуриться. В лагере все оставалось по-прежнему. Она поискала взглядом Гарсиласо и Маргариту: но, ни того, ни другой не нашла, и до разожженного костра шла, чувствуя себя, под любопытными и недобрыми взорами новых соплеменников, ступающей по раскаленным углям. Не отыскав у огня приюта и покоя, направилась к сокрытой лесом речке. Только отойдя на несколько десятков шагов от стоянки, она заметила, как ее преследует шайка маленьких цыганят. Они словно взялись играть с ней в прятки: едва она оборачивалась, дети шустро прятались кто в кусты, кто за широкими стволами бука. Было и смешно, и боязно. Она и не подозревала, что Гарсиласо наказал следить за каждым шагом «гостя».
Девушка медленно ступала по мягкой зеленной траве, несколько влажной из-за близкого присутствия ручья. Ей вдруг захотелось снять сапоги и намочить
