шум, потому что спал вполглаза. «Она опять что-то разбила», – думает он. Он спускается по лестнице прихрамывая, потому что его нога к утру всегда начинает ныть.
Он видит темную фигуру, которая пересекает прихожую под сонными взглядами камердинера и одетого в ночную рубашку поваренка.
Это госпожа де Кастель-Морг в плаще с капюшоном. Она направляется к выходу.
Он настигает ее в тот момент, когда она собирается открыть дверь, и хватает за руку:
– Куда это вы собрались, сумасшедшая? Куда вас несет в такой час?
Она с видом мученицы отвечает:
– Я собираюсь отнести кое-какую еду папаше Лубетту. Никто о нем нынче не побеспокоился.
Глаза ее внезапно вспыхивают, и она, брызгая слюной, выпаливает:
– Да, город потерял голову! До такой степени, что забыл о бедных и о первейшем долге милосердия. И все это ради женщины, чья красота служит лишь для того, чтобы устранить своих соперниц, для того, чтобы все мужчины пали к ее ногам, для того, чтобы распространять зло и уничтожать добро!
Она говорит с такой горячностью, скривив рот в такой злобе, что даже Кастель-Морг, привыкший к ее неумеренным реакциям, поражен. Это уж слишком. В ее неистовом гневе есть что-то такое, чего он не понимает.
Заинтригованный, он смотрит, как она входит в комнату с видом оскорбленной королевы.
– Почему вы ее так сильно ненавидите? – спрашивает он.
Исхудавшей дрожащей рукою Пьеру-Мари Лубетту удается дотянуться до табакерки из белой жести, что лежит на табурете возле его изголовья.
Проклятая жизнь! Табакерка пуста.
Затем он снова падает на подушки и зябко натягивает на себя сползшее одеяло, однако у него ничего не получается. Его так трясет лихорадка, что он не накрывается, а раскрывается, чувствуя себя как чугунный котелок, под которым разожгли огонь.
Проклятая жизнь! Что бы он сделал с табаком, если бы там была хоть самая малость? Он бы его пожевал. Курить? Нет, это исключено.
Стоит ему лишь зажечь свою старую трубку, почти такую же старую, как он сам, и сделать одну затяжку, и он начинает так кашлять, что задыхается и харкает кровью.
Жевать? Это он еще может. У него еще есть зубы, зубы почти такие же хорошие, как у индейцев, здоровые, крепкие. Пожалуй, только это он и сохранил. Все остальное утекло: силы, деньги, друзья. Это случается в этой проклятой колонии. Особенно со стариками. Они здесь больше не нужны. Их слишком долго видели, и им слишком много должны. Их предпочитают забыть. Весь день сегодня трезвонили эти чертовы колокола. Бум! Бум! И снова! И потом звонили, звонили! И вы думаете, нашлась хоть одна милосердная душа, чтобы прийти к нему и рассказать, что происходит и что означает этот единственный пушечный выстрел? Потому что это ему не померещилось – выстрел действительно был.
Но он остается один со своим любопытством. Все разбежались, как стая скворцов.
Весь народ выбежал на пристани, чтобы встречать этих чужаков. Один
