красивую мебель, как его резной буфет. Это все, что у него осталось. Маркиз де Вильдавре ходит вокруг него кругами, да только он его не получит.
Похоже, чужаки, что приехали сегодня, поселились в верхней части той же улицы, где живет и он. Он слышал, как они протопали мимо. Шум! Вопли! Как они перекрикивались!
В далекие времена его детства все было таким большим, таким спокойным, таким пустынным. А сейчас среди ночи орут голоса, возле его дома горланят пьяные, луч света только что скользнул по переплету его забранного промасленной бумагой окна.
Это открылась дверь трактира «Восходящее Солнце», чтобы выпустить спотыкающегося пьянчугу и закрыться опять.
В самом начале улицы Клозери, как раз напротив дома, где старый Лубетт лежит, забытый всеми, на своем жалком ложе с трубкой из красного камня, вспоминая времена господина де Шамплейна, находится трактир «Восходящее Солнце». К двери ведут три ступеньки, такие предательские для пьяниц в гололед, а над нею – красивая вывеска, на которой золотом сияет улыбающееся солнце.
Здесь нашел приют герцог де Ла Ферте, господин мрачный и неспокойный. Тяжело скрываться под чужим именем, особенно когда прошлое вдруг возникает из небытия в образе очаровательной женщины, а ваше инкогнито не позволяет открыться ей.
Он двигает свой оловянный кубок по столешнице, отполированной несколькими поколениями пьянчуг. Он сидит, развалившись на стуле, вытянув руку, и измятая кружевная манжета покрывает его запястье и пальцы, которые, дрожа, держат сосуд.
Он бормочет:
– Тот, кто не обладал ею… не знает, что такое женщина…
Трое его собутыльников насмешливо хохочут.
– Смейтесь сколько угодно, друзья, – говорит он. – Но кто не держал ее в своих объятиях, не ласкал это божественное тело, не проникал в его сладостные капканы, тот не знает, что такое любовь.
Внезапно он кричит:
– Налей, кабатчик! Мне что, так и сидеть с протянутой рукой, пока я не засохну на корню?
Антонен Буавит бросает презрительный взгляд на этого грубияна. Вот уже тридцать лет, как он повесил вывеску над своим трактиром «Восходящее Солнце» и получил от королевского судьи разрешение «держать питейное заведение и харчевню и иметь лицензию на изготовление и продажу пива, всяких крепких ликеров, вин и сиропов». И он не забыл, что был первым трактирщиком Новой Франции и что нынче его заведение единственное во всем Верхнем городе. Расположенное на равном расстоянии от собора, семинарии, монастырей иезуитов и урсулинок, оно закрывает двери во время соборных служб и воскресной мессы, и, несмотря на то что алкоголь в нем отпускают куда как споро, после полудня здесь могут посидеть и дамы, чтобы выпить капельку малаги, сидра или воды с апельсиновым сиропом.
Так что его заведение нельзя назвать «кабаком». И ему совсем не нравится, что эти знатные господа, чужие в этих краях, забывают, что находятся не
