Но лишь он сам знал, да, наверное, мать чувствовала, как все это сейчас для него неуместно и глупо. Даже мать видеть не было сил. Хотелось назад в санчасть, на койку, укрыться с головой и забыться.
И тут, вдруг осознав, кого не хватало на этом «празднике патриотизма», Вадим ощутил прилив нежности: «Милая, дорогая моя девочка!» Он не смог бы признаться даже самому себе, как благодарен Люде, что не приехала и этим милостиво пожалела его сегодняшнего. Не смог бы. Потому что весь этот страшный месяц жил только этой встречей и таким признанием предал бы то чувство, которое испытывал к девушке, проводившей его в армию и обещавшей ждать. А Вадиму было необходимо это чувство. Впереди было два долгих года разлуки и его душе без этого чувства к той, с кем разлучила «священная обязанность», пусть пока, может, и не взаимного, – не выжить. Утонет в пошлости и цинизме казармы, так и не познав счастья взаимной любви в будущем. Так думал не Вадим, так располагал его Ангел-Хранитель.
И новоиспеченный солдат почувствовал облегчение. Это передалось даже матери. Она уже не плакала, а Вадим, не скрывая, рассказал, как отравился испорченным, скорее всего, печеньем и соком, и что это пройдет, а в остальном все нормально. Мать все старалась заставить его поесть домашней снеди и рассказывала новости. Люда слегла с ангиной, температура под 40, все порывалась ехать. Дед с бабкой и вся родня передавали привет и пожелание легкой службы. Германия очень далеко, но и оттуда в отпуск приезжают. Так успокаивала и сына и себя.
Вадим слушал и слово «Германия» было, как бы, неуместным уже. Он не увидел сегодня свою Люду, и ждать год до отпуска было выше его сил. В госпиталь! А там, куда угодно, лишь бы не за границу. И Люда приедет, как только выздоровеет.
Первая партия в Германию отправлялась сразу же после обеда. Родных, что приехали на присягу, тоже поджидал автобус к ближайшей железнодорожной станции. Бойцы – теперь уже настоящие солдаты, с трудом сдерживали слезы, а родня провожала их, как на войну. Вадим хотел утешить чуть ли не причитающую мать, что остается он, остается здесь, на границе, но поздно было объяснять причины – уже была дана команда для родни. И когда автобус, помахав на прощанье дымком, исчез за поворотом, Вадим почувствовал такое облегчение, что даже урчание в животе не омрачило его, и он направился в санчасть, как к себе домой.
Как ни странно, но вечером температуры не было, да и, как будто, съел бы чего. Вадим достал из вещмешка мамины гостинцы и захрумкал сухариком с изюмом. Жизнь налаживалась. Ночью спал как убитый, впрочем, как и все другие обитатели этого «курорта». Сытые от гостинцев, расслабленные встречей с родными и ощущающие себя, вроде, ранеными, солдатики даже не очень среагировали, когда в санчасть вдруг явился сам начальник учебного пункта – «черный капитан».
– Подъем, сонное царство! – Голос для низенького капитана казался неестественно басистым. – Ефрейтор! Список мне и рапорт, кто здесь с чем прохлаждается, быстро! А ну построились, калеки! Шевелитесь!
Санинструктор услужливо протянул
