может быть, он испугается, начнет говорить… – на допросах мадам Дельпи настаивала, что случилось досадное недоразумение. Никакого отношения к Сопротивлению она не имела. Фамилии месье Жана женщина не знала. Барбье, удивленно, понял, что тихая экономка умеет кокетливо улыбаться, подрагивая ресницами:
– Случилась страсть… – томно сказала мадам Дельпи, – будто солнечный удар, месье комендант. Я не спрашивала его документов, я не для такого приходила на квартиру… – гауптштурмфюрер отправил приметы предполагаемого месье Жана в Брюссель, но особых надежд на его поимку не питал. Барбье не хотел устраивать очную ставку мадам Дельпи и отца Виллема:
– Незачем. Я не говорил ей, что кюре арестовали. Пусть не паникует, пусть думает, что я ей поверил. Хорошо, что Макс сюда детей отправил. Наверняка, у мадам Дельпи есть связи с бандитами. Привезу ее в Мон-Сен-Мартен. Партизаны либо захотят ее освободить, либо попытаются пристрелить, из опасений, что она всех выдаст… – в Мон-Сен-Мартен они поехали на гестаповском лимузине, с охраной. Несмотря на три дня, проведенных женщиной в камере, от мадам Дельпи пахло лавандой. Она сидела, в невидном, сером пальто, при шляпке, смотря вперед, на затылки шофера и вооруженных охранников.
Барбье подумал:
– Экономка, вдова. Откуда у нее такая стать, осанка? Видно, что она в жизни ни перед кем спины не сгибала… – он дал женщине подписать показания. Мадам Дельпи усмехнулась:
– У вас неграмотная машинистка, месье комендант. Она плохо знает французский язык… – Барбье заставил себя не краснеть. Показания экономки он печатал сам.
Машина вышла из Льежа рано утром. У мадам Дельпи были нежные, немного припухшие глаза. Из-под серой шляпки, на маленькое ухо, спускалась золотистая прядь. Элиза не обращала внимания на Барбье:
– Меня никто не выдаст… – она даже не поворачивала головы, к эсэсовцу, – никогда. Виллем позаботится о Маргарите, о малышах Эстер. О чем я? – Элиза, быстро, незаметно, улыбнулась:
– Эмилю сообщили о моем аресте. Он меня освободит, обязательно… – Элиза вспомнила свою довоенную книгу:
– Когда все закончится, я напишу еще одну… – решила женщина, – о войне, о Сопротивлении. О том, что герои могут стать предателями, а обыкновенные люди, героями… – Элиза долго не могла поверить, что мягкий, тихий доктор Гольдберг, пеленавший Маргариту, и неуловимый Монах, один и тот же человек. Эмиль, однажды, сказал:
– Я мог бы перебраться в Швейцарию, жить спокойно… – они лежали в полутьме зимнего вечера, обнявшись… – но я не хотел… – Эмиль приподнялся на локте:
– Католики спасали меня, еврея. Чужие люди, то есть свои… – поправил себя Гольдберг, – мои друзья, товарищи по оружию. Я не обвиняю тех, кто решил покинуть страну, но я отсюда никуда не уеду, пока мы не добьемся победы… – у него были горячие, сухие, нежные губы:
– И потом
