с половиной, говорю, если с третьего, – уточнил Точилин, хотя с арифметикой и у него было в эту ночь плохо.
– Повтори, – не понял Артур.
– Никто больше не приходил?! – проворчал Точилин. – Только ты? И все?!
– Не приходил.
– Во, дела! И даже его бывшая и дочь?
– И даже бывшая дочь, – отозвался из полумрака Артур. Его лица не было видно. Бликовали от огоньков свечей белки его глаз. Маячил длинноволосый мальчишеский силуэт головы. – Че им здесь делать? Всё повыносили, андеграунды.
– Во, дела, – прошептал Точилин, залпом махнул еще полстакана налитой водки. Обожгло горло. Томительно разлилось в груди блаженное тепло двойной дозы. Теперь можно было снова стать добрым, сдержанным, благоразумным. Опьянел Точилин мгновенно. Давно не выпивал. Не с кем было. Без закуски, от усталости и переживаний, опьянеешь, поди. Занюхал выпитое маринованной чесночиной. Полегчало на душе и в желудке. Вот ведь так и получается в жизни, что самые добрые и самые жестокие люди – пьяницы! Да-да. Горькие пьяницы.
– Повторили, – предложил Артур, вновь набулькал водки в стаканчик.
– Был человек и – нет, – с неподдельной горечью в голосе прошептал Точилин. – Беда!
– Был художник и – нет, – вяло передразнил Артур. – Только не надо!.. Не надо пустого ля-ля и детских соплей.
– Кто вывез-то все? – вместо возобновления ссоры спросил Точилин. У него не осталось сил дольше злиться и ругаться, хотелось примирения, успокоения и сна, хотя бы пары часов. Беготня в командировке, короткие пересыпы в убогих гостиничках, где договаривались о дальнейшей художнической халтуре по областным и районным ДК, вымотали его окончательно.
– Кто ж его знает? Может все, понемногу.
– Странно, казалось, у Тимофея множество друзей. Как не придешь, – целая толпа тут гужует, пасется, пьянствует, валяется по лавкам и стеллажам.
– Это не друзья, – прохожане. Придут с выпивкой. Хозяину нальют стаканчик. Съедят свою же жратву. Выгребут все из холодильника. Выпьют свою же водку, портвейн, вино. Побазарят обо всем и ни о чем, что-нибудь своруют и – разойдутся. Могут, конечно, морды друг другу побить. Могут и не побить. Сам так делал не единожды. Нет, настоящих друзей у Лемкова нет. И никогда не было.
– Есть, – уверенно возразил Точилин. – И было.
– Нет, – уперся Артур, – у художника не может быть друзей. Коллеги. Собутыльники. Приживалки. Товарищи. Но друзей – нет.
– Откуда тебе знать, отщепенец, о мужской дружбе?! – отмахнулся Точилин. – Был у него друг и остался – я! Только вот баба нас развела.
– Вооот! – потянул палец к его носу Артур. – Тост. Выпьем, чтоб им пусто было!
– Кому?!
– Алабабам, кому!
– Выпьем, – согласился Точилин.
– Кто ищет истину, держись
У парадокса
