громко переспросил Точилин. Из-за противного звона в ушах слова доносились к нему в сознание, будто из колодца, в котором еще к тому же плещется вода.
– Что-что! – заорал Артур. – Подлец, говорю, наш дружбан, который покойник! – и выпил один, закусил целым огурцом. Похрумкал ожесточенно.
– Ты чего, Тим, устроил спектакль? Испытание такое?
– Что устроил, то устроил, – пробухтел обиженно Тимофей. – Лежу три дня и три ночи. Прокис весь, как… портвейн «три семерки», мать вашу ити, в опрокинутой бутылке! Ни одна сволочь не пришла! Всем приглашение разослал! Всем нашим… Полста штук, думал друзей у меня! Полста, Жорик! Это пять десятков человек, которых считал друзьями, товарищами, коллегами!
– А я?! – жалобно прохрипел Артур. – Пришел. Переживал. Трое суток переживал. А он?! Негодяй! Нельзя же так. Сердце схватило. Больно. Жжется, – и он помял кулаком грудину, болезненно сморщился.
– И у меня сердце колотится, как бешенное, – согласился Точилин. – Но ты-то, Бальзакер, – полный придурок?! Выходит, жрал тут водку двое суток и не понял, что он живой?!
– Трое. Трое суток. И не понял. Пойми тут. Лежит и лежит. Свечки горят. Открытка опять же в Мытищи пришла с почтальоном, – попечалился Ягодкин.
– За три дня не понял, что он живой?!
– И за две ночи, Точила, – прошептал Артур.
– Но ты даешь! – восхитился Точилин, постучал себя кулаком по лбу. – Свечки не могут трое суток сами по себе гореть, Бальзакер! Что ж ты не заметил: кто-то их меняет?! Они ж тоненькие, свечки-то! Тоненькие, как карандашики! Минут двадцать горят…
– Так он и не просыхал! – возмутился Тимофей, бывший покойник. – Бальзакер хренов! Халявщик и пердун!
– Что случилось-то, Тима? Что за жуткий спектакль ты устроил? – прошипел возмущенно Точилин. – Нехорошо так с товарищами. Накличешь беду. Нехорошо.
– Накличет, – злобно отозвался Артур. – Ну его к черту старого балбеса! Давай чокнемся, что ли, Точила, за здравие этого… чудака. Теперь можно. За здравие этого козла. Чтоб ты реально сдох, шутник хренов!
Артур разлил водку по трем пластиковым стаканчикам.
– Что тут устроил тут, Тимон?! – продолжал возмущаться Точилин. – Идиот. Заикой с тобой станешь. Почему подвал пустой?! Это твои… эти, которые тусуются тут, кислотники, все повыносили?
– Не знаю, – тяжко прохрипел Тимофей. – Э-хе-хе. В отъезде был. На плэнэре. Приехал. Замок срезан. Дверь распахнута. В мастерской – пусто. Подчистую вымели. Керамику. Картины. Всё! Остальной хлам выкинул. На помойку. Все – хана моей дурной жизни.
– Нормально, – прогудел Артур. – Не надо было разных козлов пускать.
– И ты решил умереть, – грустно пошутил Точилин.
– Решил, – смиренно кивнул Тимофей. – Мне стало невыносимо грустно, Жорик. Лег на диван и чуть не сдох.
