не взглянув на агентов, он с выражением зачитал:
– Конец! Все было только сном.
Нет света в будущем моем.
Где счастье, где очарованье?
Дрожу под ветром злой зимы,
Рассвет мой скрыт за тучей тьмы,
Ушли любовь, надежд сиянье…
О, если б и воспоминанье! («Воспоминание», Джордж Байрон, 1806)
Бродвуд поднял глаза на пришельцев.
– Никуда не годится, – он покачал головой, – вы внимательные слушатели, но не вполне учтивые: аплодисменты, господа, где ваши аплодисменты?
Агенты почувствовали себя неуместно, они переглядывались, нервно топтались на месте – наконец, попрятали оружие и покинули палату в недоуменном молчании. Через четверть часа заглянул Кайл Камминс и убрал останки стула. Спустя еще какое-то время зашел доктор Уилкокс. Сначала он говорил скучно и нравоучительно, затем приблизился к Бродвуду вплотную и, понизив голос, затараторил:
– Мне известно, как хочет поступить с вами Кросс. По моему мнению, это ужасно. Я уверен в вашей невиновности, но, боюсь, вы правы, вразумить этого человека никак невозможно. Я предлагаю вам вот что: бежать. Я помогу вам: отвлеку агентов, достану одежду, найму для вас кэб…
– Нет, – твердо сказал Бродвуд, – я останусь здесь.
– Да поймите же, когда вас заберут в тюрьму, сбежать уже не получится. Там…
– Я невиновен. Меня не заберут в тюрьму. Уходите, доктор. Я останусь здесь.
Уилкокс ушел. Бродвуд откинулся на подушку и закрыл глаза. Он твердо знал, что Кросс уже завербовал доктора Уилкокса и что идея с побегом принадлежит ему. Что, интересно, он задумал? Вправду устроить для Бродвуда побег, чтобы проследить, что он будет делать на свободе, или все это лишь провокация?
Бродвуд засыпал. Он твердо знал, как ему поступать и знание это переполняло его спокойствием. Как и обещал Кроссу, он будет ждать чуда.
* * *
Все оставалось неизменным. Январь был одержим снегопадами и заморозками, февраль добавил к палитрам непогод штормовой ветер – серо-белая круговерть за окном и гудящий хрип урагана стали обыденностью. Бродвуда теперь навещали лишь доктор Уилкокс и Эшли. Девушка приходила раз в три дня, меняла постельное белье, делала уборку и уходила, на попытки Бродвуда заговорить с ней отвечала смущением и шептала что-то вроде «Да, сэр», «Нет, сэр», «Прошу прощения, сэр», отводила глаза и убегала. Жуткие язвы и фурункулы на лице, должно быть, мешали ей примириться с этим миром, отреагировать на слова красивого мужчины чем-то, кроме смущения. Бродвуд проникся к девушке неожиданной даже для него самого теплотой, увидел в ней что-то неуловимо прекрасное, скрытое под уродливой внешностью, какая-то загадка, которую ему так и не удалось разгадать, поскольку в середине февраля Эшли ушла из его жизни. Постельное белье стал приносить либо сам доктор Уилкокс, либо Кайл Камминс.
Вскоре ветер стал слабеть, снегопады угомонились, и небо очистилось
