пахать по двенадцать часов в ночь с понедельника по субботу? А мальчишка, швыряющий кошку о дверной косяк? А отец этого мальчишки, бросающий ту же кошку в наполненную водой ванну, чтобы сфотографировать? Каждая мелкая подлость сегодня – лишняя капля на чаше весов, Софи, потому что всегда приходит завтра, и мелкое становится крупным.
– Но ведь если вы способны осуждать…
– Я никого не осуждаю, я констатирую факт. Мне до льняного комбината дела не больше, чем его хозяину – до чесальщиц в прядильном цеху. Работают? Работают! А простыни я предпочитаю хлопковые.
– Это цинично и…
– Бесчеловечно.
Софи смолчала, опустив голову. Прав он, а потому и возразить ей было нечего.
– Можно жить, не убивая, – тихо сказала она.
– Существовать, – поправил Аверонский. – Ездить на трамваях, пить порошковый «Tokai» и часами с тоской в глазах простаивать в художественном салоне у витрины с красками.
– Зато, – пробормотала Софи, отворачивая покрасневшее лицо, – и в аду не гореть.
– Не обольщайся, – заверил Аверонский. – Сегодняшний день тебе зачтется.
– Перестаньте.
– Как скажешь, Софи.
– Вы, – она потерла лоб, – вы не понимаете…
– Понимаю. Деньгами всего не измерить. Чего будет стоить этот мир без любви, ты это хочешь сказать? И справедливости. На каждого подонка обязательно найдется камера, на каждого садиста – пуля. А на каждую продрогшую девушку за мокрым от дождя трамвайным стеклом – принц на белом коне. Или на черном BMW. Приедет однажды и вырвет ее из опротивевших будней. И сидят эти несчастные на остановках, вглядываясь в проезжающие мимо иномарки, не понимая, что в каждой из них – по хозяину «Lare Lini», по парню с фотоаппаратом и кошкой, захлебнувшейся в переполненной ванне.
– Будь я психологом, – проворчала Софи, – решила бы, что вас кто-то сильно обидел. Вы несчастны, Александр.
Аверонский пожал плечами:
– Никогда бы не подумал. Только жалеть меня не нужно.
– А я буду. Имею право. Удел всех девушек на трамвайных остановках – жалеть убитых кошек и владельцев черных BMW, которых никто никогда не любил.
Софи посмотрела на стремительно бегущие навстречу разделительные полосы дороги.
– Не зажжешь мне сигарету? – попросил вдруг Аверонский. – Там, в бардачке.
– Что? – Софи поперхнулась. – Вы курите?
– Четыреста шестьдесят три года назад бросил. А еще бросил стричь волосы, бриться и спать по ночам. Но нынче прям какой-то день воспоминаний.
Софи растерянно кивнула и полезла в бардачок. Нашла открытую пачку «Marlboro». Зажгла сигарету и подала Аверонскому, вторую сунула себе в рот. Аверонский иронично хмыкнул, увидев, как она щелкает зажигалкой.
– Я был о тебе лучшего мнения.
– Я о вас тоже, – Софи выпустила в приоткрытое окно струйку дыма. – Может, еще и напьемся? Коньяк имеется? Или
