теперь вытеснить из памяти осунувшееся лицо вчерашнего вампира, заросшее недельной щетиной.
Нет, сегодня отменялась не только анатомия.
***
Аверонский был в бешенстве. «Шестерка» рассекала по дорогам Задвинья, как ополоумевшая гончая: почти проскакивала перекрестки, но, будто в последний миг передумав, влетала в повороты, визжа шинами.
Аверонский был в панике.
Никто и никогда не прижимал его к стенке. Почему же теперь перед носом маячил ее шершавый бетон? Чей пристальный взгляд буравил затылок?
Какого дьявола его понесло в центр?! Катался бы себе по Задвинью, если уж приспичило. Что там, магазинов мало?
Дотошные выродки Андрея Хелмса теперь вцепятся в него, как черт в грешную душу, особенно этот доморощенный инженер-конструктор. Сегодня же загрузит в какой-нибудь футляр от контрабаса свою очередную противовампирскую базуку и заявится убивать бывшего вампира всех времен и народов. И не беда, что к тому определение «вампир» теперь применимо не больше, чем титул герцога или барона. Зато непогашенных счетов – целый рулон! Все в силе: и свои, и сестрины, и папашины, и тех бедолаг, что отведали его клыков.
Проклятье!
Потерявшая покой стрелка спидометра отчаянно дергалась: вверх – вниз, вверх – вниз.
Аверонский был в бешеной панике. Или в паническом бешенстве.
Девчонка непременно выложит все дядюшке, и тот как пить дать присоединится к сыну. Расскажет…
Или нет?
Какая неожиданная мысль! Он же видел ее, до ужаса нелепую в мрачной, стильной кожаной куртке. Видел ее изумленно распахнутые глазищи с единственным бредовым желанием на дне – протянуть руку и удостовериться, что щетина не нарисована и не приклеена.
Аверонский с усмешкой вывернул руль вправо, и BMW взобрался по серпантину въезда на виадук: почему бы не прокатиться до аэропорта?
Шутки у природы, однако! Отчего было не проснуться с бородой по колено? Или сразу плешивым стариком, скрюченным от радикулита, с дрожащей челюстью и зубами в стакане на тумбочке? А лучше прямо в гробу – трупом!
Семейка Хелмс, будь она неладна! Скольких ее членов он пережил на века, скольких вогнал в могилу, а уж загубленных им «великих миссий по очистке мира от скверны» так и вовсе было не счесть. Старший из семейства, отец девчонки, убрался в Москву – тем лучше для них обоих. Детей у него, кроме Софии, больше не было, и на том спасибо. Оставшийся в Риге Андрей да его чокнутый сынок – вот все, с кем Аверонский играл в кошки-мышки. Серьезных неприятностей эта парочка крестоносцев не доставляла – кишка тонка! – но вот мелкие пакости сыпались как из рога изобилия.
А еще была Софи.
Ох уж эта Софи! Как вампир он в последний год начал сходить по ней с ума. Она пахла какой-то неуловимой, упоительной цветочно-медовой сладостью с тонкими нотками цитруса, и еще чем-то пряным, соблазнительным. Она беспокоила, раздражала и злила, потому что голод в ее присутствии буквально выжигал изнутри. Сегодня голод исчез, словно свечу задуло внезапным порывом ветра, а беспокойство,
