через руку и внимательнее приглядываясь к собеседнице. – Бедная леди видит меня насквозь? Будьте осторожнее, пока не накликали беду на свою прозорливую голову.
– И ты тоже, чудовище. Будь осторожен.
Александр расхохотался.
– Только не говорите, что заколдуете меня! Дорогая моя, ваша красота уже сделала это.
– Как и твоя, – с отвращением выплюнула цыганка. – Но я не поддамся.
– Почему нет?
– Потому что ты – смерть, глумящаяся над жизнью. Скажи, вампир, что ты думаешь о жизни?
– О жизни? – зачем-то переспросил он.
– О жизни и о людях.
– Ничего не думаю.
– Врешь. Ты их презираешь. Но презирать можно лишь тех, кого боишься. Или тех, кому страшно уподобиться. Что если ты вдруг станешь, как они: слабым, трусливым, слепым? – произнесла нищенка многозначительно, словно читая его недавние мысли.
– Вы не в себе, – заключил Александр, подавляя невесть откуда взявшуюся тревогу. Ведьм, гадалок и полоумных он встречал и раньше, ему и с телепатами доводилось иметь дело. Но никогда никто из них не вызывал в нем столь явного отвращения, а тем паче паники. Что-то смущало его сейчас, что-то толкало убраться прочь, наплевав на эту полоумную с ее хамскими речами. Ей и помогать не надо: едва ли она переживет грядущую зиму. И в то же время грубая, первобытная сила держала его, не отпуская. Нет, он не сбежит. Он выпьет из этой чаши, и тогда поглядим, кого – или чего – боится она сама.
– Я знаю, мне не сбежать от тебя, – заметила женщина с недоброй усмешкой. – Но покуда я еще в состоянии, я проклинаю тебя. Ты будешь страдать, как страдают те, кого ты презираешь. Ты испытаешь боль и страх, холод и беспомощность, твоя тьма рассеется, твое могущество рассыплется прахом, и ты умрешь, как умирают смертные, от старости и болезней, – в одиночестве, потому что не найдется человека, который смог бы полюбить такое чудовище.
Она заговорила на своем наречии, и от белиберды, срывавшейся с ее губ, Александр буквально осатанел. Бешенство овладела им, и прежде, чем проклятие могло вступить в силу, – а он не горел желанием проверять, вступит оно в силу, или нет! – он схватил женщину и вогнал клыки глубоко в ее шею.
– Моей кровью в тебе ты проклят… проклят… – прохрипела та и затихла.
Аверонский отпустил безвольное тело, вытер губы. Несколько глотков он сделать успел, пока до него не дошел смысл сказанного. Нет, он ни на секунду не поверил в глупое пророчество, но кровь оказалась горькой на вкус. Такую нельзя пить, если не хочешь отравиться.
Аверонский посмотрел на распростертое у его ног тело, на черную лужицу, расползающуюся под головой. Повернулся и пошел прочь, не оглядываясь.
Она сама выбрала свою судьбу, безумная.
***
Александр проснулся от голода. Покрутился на постели, натянув до подбородка одеяло, пытаясь найти позу, в которой сильные, почти болевые спазмы в животе могли бы притупиться.
