горстка одиноких с виду разведенок.
– Вон тот неплох. – Бабуля указывает на субъекта моих лет и непримечательной наружности. На нем льняные штаны.
– Не в моем вкусе.
Кривлюсь и делаю крохотный глоток диетической колы.
– Допустим. А кто тогда в твоем вкусе? Как должен выглядеть этот счастливец?
– Ну… он не должен походить на тех мужчин, что нравятся тебе.
– И какие же мужчины нравятся мне?
– Богатые, – ляпаю я. – Солидные. С положением.
– Да, немало есть способов назвать меня охотницей за миллионерами.
– Я ничего такого не имела в виду! – пугаюсь я. Округлившиеся глаза, по моей мысли, должны демонстрировать полную невиновность. – Я никогда так не думала! Просто хотела сказать, что в Хэмптонс вряд ли найдется парень мне по вкусу.
– Если память меня не подводит, одно время тебе очень нравился парень с огромными запросами и амбициями. Некий адвокат, желавший изменить мир. Поверь мне, детка, рано или поздно он оказался бы в Хэмптонс.
– Давай сменим тему.
– Я пытаюсь сказать, что нынче тебе, похоже, нравятся лузеры. Однако так было не всегда.
Я злюсь. По-настоящему злюсь. В отношении бабули я крайне редко испытываю такие эмоции. Нужно срочно выпить холодной воды. Делаю глоток, грызу кубик льда.
Словно хруст ледяного кубика – это некий сигнал, появляется официантка с подносом. Удивляюсь собственной противоречивости – презрение к баловням судьбы не помешало мне выбрать блюдо за сорок два доллара.
Язык не поворачивается сказать, что бабуля ест свой салат. Она его кушает – по крошечке, по капельке. Конечно, она ведь в Европе выросла. Увы, курица по-пармски – не то блюдо, с которым удобно деликатничать. Вгрызаюсь в куриную грудку, сырная посыпка валится. Каждый кусок я накалываю на вилку и энергично вожу им по тарелке, чтобы не пропало ни грамма соуса.
– С таким настроем ты далеко не уедешь, – наставляет бабуля. – Нельзя смотреть на мужчин свысока. Мужчины любят чувствовать себя важными и успешными – даже если пока не добились успехов.
– Не все твои мужья были успешными.
– Верно. Но все они считали себя успешными. Даже князь – и тот полагал, что его любят за личные качества, а не за папашину корону. – Бабуля прослеживает мой взгляд. – Ты что же, до сих пор их боишься, детка?
– Кого это «их»?
С преувеличенным вниманием изучаю курицу по-пармски.
– Вон тех молодых людей. – Бабуля слегка кивает на оживленную компанию. – По-моему, ты примерно с такими субъектами училась в школе.
– Никого я не боюсь.
– Вот и славно.
– И никогда не боялась, – продолжаю я.
Бабуля улыбается, но улыбку можно расшифровать как: «Мне тебя жалко, потому что ты лжешь себе и мне. Впрочем, я не в обиде». Бабуля не в обиде, она все понимает.
Я
