зная, что я слишком люблю это место, заросшее густой высокой травой и нехоженое людьми, которое, казалось бы, так близко к старому бару на окраине. Музыка из него до сих пор доносится до моего слуха – ну да, конечно же, вязкий джаз с хрипотцой, что еще может играть по ночам в Новом Орлеане?.. Где-то там, в баре, ярко горит свет и гремят человеческие голоса, здесь же – ни души.
Я люблю тишину этого места, разбавляемую только стрекотом насекомых в зарослях и далекими криками птиц. Как обычно сижу, прислонившись к старому высокому дереву, разбитому молнией надвое еще до того, как я родился на свет, курю, вдыхая никотиновый дым напополам с насыщенным воздухом, хранящим вяжущий привкус тяжелого болотистого запаха и каких-то цветов со сладковатым ароматом.
Звук шагов заставляет меня лениво обернуться, но это всего лишь Сэнди. Я чувствую ее, хоть и довольно плохо вижу в темноте.
– Дьявол сегодня не принимает, приходите позже! – кричу я, зная, что она сейчас вздрогнет.
– Мэтт, зараза, я ведь не пролезу в эти дебри! – возмущается она в ответ.
Она с шумом пробирается сквозь заросли, чертыхаясь на каждом шагу. На ногах у Сэнди туфли на такой высокой шпильке, что мне страшно представить, как она вообще может стоять, а уж тем более скакать ко мне по бездорожью.
– Блядские туфли, – ворчит она, падая рядом и устало протягивая ноги в рваных чулках в сеточку, одергивает задравшуюся короткую юбку. Пока она устраивается рядом, я покладисто отворачиваюсь, хотя не раз видел ее вовсе без одежды.
От Сэнди пахнет какими-то кислыми коктейлями, и это сразу перебивает хрупкий запах магнолий, доносимый ветром из города. Хотя я не слишком-то люблю эти цветы, так что грех жаловаться.
– Снимай свои орудия пыток, – любезно предлагаю, косясь на Сэнди.
– За стриптиз – двадцатка сверху, – она кривит губы, накрашенные пошло-блестящей помадой, в пародии на улыбку.
Сэнди – самая заурядная проститутка, которую только можно встретить во всем Новом Орлеане, хотя я-то еще помню те времена, когда ее все звали Александрой. Сэнди всегда была отличницей, а учились мы с ней вместе с самой начальной школы. Она, бедняжка, все ночи проводила за рефератами и сочинениями, а не в компании какого-нибудь местного мужика с недотрахом. Интересно, как-то ей теперь помогают вымученные оценки по высшей математике.
– Всегда удивлялась, почему ты шатаешься тут, а не в баре у этой своей родственницы, – она прерывает молчание, зная, что в тишине я могу сидеть до бесконечности, слушая ночь. – «Гиена» же? Этой гнилой дыре до нее как до неба.
– У Клариссы, что ли? Она неплохая… Да все они неплохие, если не высовываться им на дорогу, – лениво говорю я. – Я, конечно, Эш, но по возможности держусь подальше от этого всего клана.
Мы редко говорим о моей семье, больше – о каких-то совершенных глупостях. Сэнди, как и многие другие, старается быть как можно дальше от моего семейства. Эши – не звери, людей не едят… по крайне мере, не все,
