товарищ!
Я медленно встаю на ватных ногах, и тут Сергей Федорович видит все мое безобразие. Его шея багровеет, лицо наливается гневом.
– Как же ты, негодяй, осмелился опозорить нашу родную Кубань? Перед всем народом ответишь!
И в это время я просыпаюсь.
– Боже праведный! Это ж надо такой чертовщине присниться! – лупаю в темноте глазами.
Сон был настолько явственен, с рельефной выпуклостью деталей и даже запахами, что я еще долго и беспокойно ворочаюсь во влажной постели, охая и всхлипывая в мятую подушку.
– Это ж надо такой чертовщине присниться! – повторяю я, пока, наконец, не забываюсь в новом сне.
Утром, перебирая детали привидевшегося, я прихожу к выводу, что в реальной жизни Сергей Федорович Медунов, особенно когда ему это было нужно, вызывал ужас не меньший, чем у меня, слава Богу, только во сне.
Человек, обладающий громадой власти (в России, кстати, в любую эпоху), может всегда позволить себе быть таким, каким он желает быть: добрым, злым, веселым, лукавым, радушным, мстительным, щедрым, скупым, сердечным, мрачным, разговорчивым, хитрым, простодушным, колючим, обаятельным, жестоким, милосердным, строгим, добрым и так далее. Каким угодно! Но угодно ему лично! Объясняя, по крайней мере себе, что так нужно стране и народу.
Он может подбирать для себя любую комбинацию качеств и чувств, важно одно: властедержатель обязан всегда безоговорочно владеть положением, чтобы каждый, кто входит в систему его подчиненности, хорошо знал (и это, кстати, все хорошо знают), что всякое сопротивление воле и желаниям Большого Хозяина будет неотвратимо наказано. А если сопротивление оказывает человек значительный (а еще хуже творчески одаренный), то наказание будет жестче и масштабнее, вплоть до исключительной и, вместе с тем, поучительной для других, меры. Особенно убедительно это проявлялось в бытность диктатуры первых секретарей Компартии. Любое сопротивление тогда трактовалось, как потеря ответственности перед народом, или как действия, направленные во вред народу (словосочетание «враг народа» могло родится только у нас).
Последствия для «сопротивленца» в медуновскую эпоху воплощались, как правило, в лишении должности, нередко усугубленном наказанием по партийной линии (а исключение из партии означало бесславную гражданскую смерть)…
Молча, шаркая подошвами, мы двигались по сосновой аллее, куда-то в самую глубину кладбища, пока не вышли к месту, где среди тесного частокола металлических оград было выкопано последнее пристанище всесильному некогда Сергею Федоровичу.
Гроб к могиле протискивали, цепляясь рукавами и карманами за ржавое железо, скользя башмаками по жирной московской глине.
На дне могилы хлюпала вода…
В такие моменты, я думаю, многое вспоминается и видится с отчетливостью осознания человеческой бренности и нашей временности на этой земле.
– Глядь! И всесильные туда же уходят! – внутренне восклицаешь ты. Правда, грустные раздумья держат тебя до первого трамвая
