женщину из рук гнусного обольстителя, и, брошенный в оковах в темницу, еще сохраняет достаточно… ну, скажем, темперамента брыкаться как бык при одном только упоминании о ней, этот мужчина, на мой взгляд, имеет на руках все козыри, чтобы удержать непостоянную женщину. Печать плоти – вот главный козырь нашей власти над женщиной… любой женщиной… Вы мужчина, Берн, настоящий мужчина, прекрасный самец, поэтому, признаюсь вам, я с нелегким сердцем предоставляю вам право сыграть вашу партию.
– Замолчите! – взревел ларошелец, неожиданно потеряв над собою власть, и негодование даже дало ему силы подняться… Он дергал свои цепи, надеясь разорвать их. – Разве вы не знаете, что сказано в Священном Писании: «Всякая плоть как трава, и всякий ее свет как полевой цветок. Трава засохнет, цветок опадет, когда сверху подует ветер Вечности…»
– Возможно… Но признайтесь, пока ветер Вечности еще не подул, цветок очень желанен.
– Если бы я был папистом, – сказал Берн, – я бы сейчас перекрестился, потому что вы одержимы дьяволом.
Тяжелая дверь уже закрывалась. Шум шагов его мучителя и негромкие голоса, которые что-то говорили по-арабски, стихли. Берн рухнул на тюфяк. Ему казалось, что за несколько дней он прошел путь, подобный пути к смерти. Он вошел в другую жизнь, где все прежние ценности не имеют больше смысла. Что же ему теперь делать?
Глава XII
Анжелика вернулась на нижнюю палубу, где расположились протестанты, почти как сомнамбула. Она вдруг обнаружила, что сидит в углу около зачехленной пушки, где она развесила кое-какую одежду, не помня, как шла по верхней палубе, держа за руку Онорину, спускалась по трапам, в тумане обходя свернутые канаты, какие-то ушаты, посудины с паклей и матросов, драивших палубу. Из всего этого она не увидела ничего…
И теперь она сидела в углу и сама не понимала, когда и почему оказалась там.
– Госпожа Анжелика! Госпожа Анжелика! Где вы были?
Хитрое личико маленького Лорье было обращено к ней. Северина своей худенькой ручкой обняла ее за плечи:
– Ну почему вы молчите?
Дети окружили ее. Все они были укутаны в жалкие лохмотья, в полотнища от материнских юбок, которые матери разорвали, чтобы укрыть от холода своих чад, в их одежде торчали соломинки. Лица детей были бледны, носы покраснели.
Привычным жестом она протянула к ним руки и приласкала:
– Вам не холодно?
– О нет, – быстро ответили они.
Малыш Гедеон Каррер пояснил:
– Боцман, этот морской карлик, сказал нам, что теплее здесь уже не будет, разве только поджечь корабль, потому что мы находимся неподалеку от полюса, но скоро пойдем опять к югу.
Она слушала их, не слыша.
Взрослые, те держались в стороне и время от времени издали кидали взгляд в ее сторону: одни с ужасом, другие с жалостью. Что означало
