накинул удавку (скорее всего, в виде шнурка), затянул; убедившись, что тот не дышит, снял шнурок, забрал нож и вышел. Ушло, предположительно, не более пяти-семи минут.
– Считаешь, был один?
– Необязательно. Насчет следов: отчетливо видны лишь те, которые ведут в детскую и обратно. Это следы от ботинок Топчиева. Я проверил. Он говорит, что прошел, чтобы забрать плачущее дитя.
Подошел врач.
– Можно забрать труп?
Фомин ответил утвердительно.
Вайнштейн, Фомин и два оперативника вошли в квартиру. Но там осматривать, собственно, было нечего. Все было на своих местах, светился включенный хозяином экран телевизора. Никаких признаков ограбления. Фомин (скорее, по привычке, чем по нужде) внимательно осмотрел замки входной двери. В скважине одного из них болталась связка ключей.
Фомин, завидев топчущегося на месте Топчиева, обратился к нему:
– Лейтенант, расскажи-ка подробно, как ты сюда приехал?
– Я не понимаю…
– Ну, вот ты получил задание съездить по указанному адресу и снять показания. Поехал… И что было дальше? Пожалуйста, подробно.
– Приехал, да. Вышел из машины, да. Поднялся на второй этаж. Дверь в секцию была закрыта. Осмотрелся, да. Увидел панель с кнопками. Нажал на ту, на которой была нарисована цифра «10». Нажал еще один раз. Прислушался, да. Никто не шевелится. Стал давить на кнопку долго-долго. Никто, да. Тогда позвонил в одиннадцатую квартиру, которая рядом. Оттуда сразу вышел мужчина. Спросил: «Кто?» Я сказал. Он открыл дверь. Я вошел. Я спросил: сосед дома? Ответил: наверное, дома. Я сказал: почему не ответил на звонки? Он сказал: спросите сами. Он остался рядом, когда я подошел к двери. Я взялся за ручку и потянул на себя. Она легко открылась, да. И все… Увидел лежащего лицом вверх мужчину, рядом с дверью. Побежал звонить.
Глава 4
Столь нелепое убийство
23 января. Пятница. 9.30
Фомин подъехал к дому №236 на Пехотинцев. Вышел из машины. Но в подъезд не пошел. Осмотрелся. Заметил дощатый стол и скамейки возле него. Пошел туда. Смахну снег, присел. Он не мог вот так, сразу войти в квартиру №10, где сейчас горе и слезы. Не мог, но знал, что надо. Всегда для него мучительно было смотреть на людей, только что потерявших близкого человека, потерявших так нелепо. И тут еще он со своими вопросами.
Было не более пяти градусов мороза. Дул юго-западный ветер, поднимая снежную и колючую крупу. По тропинке, протоптанной людьми в снегу, шла старушка, неся в руках две сумки, из одной из них выставлялись горлышки молочных бутылок. Поравнявшись со скамейкой, на которой сидел Фомин, старушка остановилась, поставила сумки и стала поправлять на голове пуховую шаль. Она глянула на сидевшего, потом бросила взгляд на стоящую возле подъезда дома полицейскую машину.
– Вы? Опять что-то случилось?
– Сейчас – нет. Я по поводу вчерашнего.
– А-а-а, – протянула она и присела на ту же скамейку. – Извините, вас как звать-величать?
– Александр
