именно житейские обстоятельства привели каждого из этих людей сюда, главным было то, что эти люди в этот момент находятся здесь, и у них всех есть нечто общее, одинаковое, это общая на всех боль, общий на всех грех, и общий на всех Отец, и одна на всех Мать.
Поздно вечером, когда Угрюмин засыпал под чтение вслух женой детектива, позвонил Федя. Ему, как он сказал, «пришла в голову гениальная мысль».
– Валентине нужно поставить гранитный памятник. И этим делом я готов заняться. Только выпишите денег. Святое дело. Сами понимаете. Эпитафию уже составил: «Здесь спит она, душа и радость, мечта любви, и сон богов, здесь рай и боль, и ад, и сладость, здесь то, что будет и с тобой».
– Федя. Давай так. Потерпим с тобой до понедельника. Ты проспишься. И уже тогда будут тебе и ад, и сладость, и какао с чаем.
В понедельник Угрюмин проснулся в хорошем настроении. Он принял решение, и это решение его радовало и успокаивало. Он ещё никому не сказал об этом своём решении, это была его личная тайна. Это было то, что помогало ему последние несколько часов чувствовать себя сильным человеком.
Угрюмин уже очень много лет считал себя плохим человеком. Он знал свои мысли, и эти мысли ему не нравились. Он видел свои желания, и от этих желаний ему было неприятно наедине с самим собой. Он понимал, что может быть другим, но когда пытался стать другим, понимал своё бессилие. Это доводило порою его до отчаяния. Знать себя таким, какой он есть, и не уметь с собой совладать! Когда он пытался объяснить свои терзания жене в редкие минуты душевной близости, то видел, что жена тревожится за его состояние, но раздражало, что она его не понимает. Его выводили из себя её советы пить валерьянку. Его бесила манера жены переходить в такие минуты на шёпот и употреблять ласкательные слова.
И вот теперь, удивительно, но смерть Валентины открыла перед ним дверь в новую жизнь. Он думал о том, что как сегодня умерла Валентина, так завтра может умереть и он. Валентина была ровесницей его сына. И она умерла. А он живёт. И живёт его сын. Но её смерть должна их всех встряхнуть, думал он, это приглашение к тому, что пора очнуться. Да, надо очнуться, говорил себе Угрюмин на протяжении субботы и воскресенья. Но, допустим, очнётся. А потом? Он догадывался, что разгадка где-то рядом, ему хотелось что-то услышать, понять, узнать, но привычный туман опускался на мысли.
Он вспомнил, что так и не съездил домой к Валентине, пообещал себе сделать это в понедельник. Его клонило после обеда в сон. Он лёг на диван, и водрузил на голову пирамиду из двух подушек. Сквозь подушки слышал шум воды, звон тарелок, но дверь на кухню закрывать не стал. Ему не хотелось сейчас чувствовать себя в одиночестве. Он ждал, когда Зоя закончит мыть посуду. Потом она, наконец, пришла и утопила в диване своё грузное тело, и Игорь уткнулся в её плечо, и лежал в умиротворении от того, что рядом его Зоя, тёплая, вкусная, родная. И они спали до самого вечера. И им было уютно, хорошо. Потом включили телевизор,
