о родителях, вернее, об отце, говорил только Тупица. Остальные дети избегали упоминать отцов, или матерей. Генрик бросил взгляд на ногу старшего мальчика:
– Отец его из вагона вытолкнул, когда евреев с запада в Польшу везли. Он ногу сломал, но все срослось, он давно не хромает… – Тупица берег руки, и, особенно, пальцы. Авербах ловко шарил по карманам покупателей, на рынке, но в приютской мастерской, где мальчиков обучали ремеслам, Тупица не появлялся. Генрик ходил в соседнюю комнату, к девочкам:
– Пусть смеются, – Тупица вздергивал нос, – мне мои руки дороги… – мальчик научился отлично шить, и вышивать:
– Фортепьяно я по слуху настраивал… – он чистил зубы, фыркая порошком, – надо папу попросить со мной позаниматься. Он покажет, как все правильно делать. Я бы еще и скрипки чинить научился. Тоже тонкая работа… – ложась в постель, Тупица разыгрывал пальцами гаммы. Руки бегали по краю серого одеяла, в голове звучала музыка.
На уроках сестры, иногда, выговаривали мальчику. Тупица, в общем, был внимателен и быстро схватывал, но часто барабанил пальцами по парте:
– С другой стороны, – хмыкнул Генрик, – я не грызу ногти, не бьюсь головой об стену, и кошмаров у меня не случается… – дети в приютских спальнях привыкли к товарищам, монотонно раскачивающимся, на койках. Просыпаясь среди ночи, судорожно дергаясь, они отбивались от кого-то, невидимого, с плачем, или громкими криками. Не желая беспокоить сестер, дети разбирались со шумом сами. Тихих ребят не трогали, оставляя их качаться из стороны в сторону, или расхаживать по комнате:
– Некоторые всю ночь бродят, как маятники… – Генрик вытер мокрое лицо грубым полотенцем, – они боятся глаза закрыть. Потом спят, на уроках, за партами сзади…
Буйным, как их звали, ребята, зажимали рты подушками. Старшие мальчики удерживали малышей, пытающихся разбить голову о стену, или ударить кого-то:
– У них видения случаются… – Тупица шел в спальню, напевая «Сурка», размахивая полотенцем, – кошмары. Ничего удивительного, они бомбежки помнят… – с осени прошлого года в приют начали привозить осиротевших немецких детей, из Силезии. Кое-кого забрали родственники, в рейх. Остальные жили здесь, по соседству с поляками и якобы бельгийцами. Еврейский угол, как себе называла группа отца Виллема, против немцев ничего не имел:
– Какая разница… – Генрик нашарил в кармане холщовых, летних штанов, окурок, – дети ни в чем не виноваты. Войну взрослые затеяли, то есть Гитлер. Хорошо, что он сдох… – в аббатстве работало радио. Они слышали о самоубийстве фюрера, и о капитуляции Германии.
Небрежно миновав открытые двери спальни, Тупица, невзначай, оглянулся. В пустом коридоре слышался плеск воды, из умывальной. Летом воспитанникам разрешали ложиться в девять часов вечера. Ночи стояли белые, тихие. За окном свистели крылья ласточек. Птицы вили гнезда на крыше монастыря и на старой колокольне. Тупица легко научился
