нужно согласие супруга.
– Да, это так, насколько я знаю, – кивнул Залесский. А на языке всё вертелся вопрос: а как же развод, ты, случаем, не передумала? Ведь, может быть, ты возьмешь ребенка – и муж привяжется к нему, и незачем будет расставаться… Внутри свербело невысказанное, и Юрий решился:
– Татьяна, можно тебя на минуту?
Но ему ответил Макс:
– Нет, мы опаздываем.
– Я не к вам обращаюсь, – твердо сказал Залесский. В тёмных глазах Демидова плеснула злость. А Таня замешкалась, скользнув растерянным взглядом по лицам мужчин, но решительно выдернула руку из-под локтя мужа и шагнула к Юрию.
– Как у вас с мужем дела? – спросил он, глядя на нее сверху. Повернувшись к Демидову боком, чтобы скрыть Таню плечом, он всё же держал его в поле зрения: мало ли что выкинет, стоит быть начеку.
– Макс согласился помочь мне с ребёнком, – её улыбка светилась радостью. Чуть, понизив голос, Татьяна отметила: – Всё-таки он не такой плохой, как я думала. А в остальном у нас всё по-прежнему. Но аптеки так и не проданы, он только через пару недель за них возьмется, и мы…
– Танюша, время! – крикнул Демидов. И Залесский тоже подумал: время… Сколько его пройдет, прежде чем она решит окончательно?
Таня легко коснулась его руки, прощаясь. И пошла к мужу – торопясь, уже не глядя под ноги, словно перестав беспокоиться о такой ерунде, как промокшие сапоги.
Залесский отвернулся и вытащил из кармана сигареты. Тоска снова вгрызалась в душу, мотая лобастой пёсьей головой, всё крепче сжимая челюсти. «Уеду, уеду к чёртовой бабке! – решил он, словно уламывая эту муку отпустить, отцепиться хоть ненадолго. – Заберусь на озеро подальше и поглуше – так, чтобы никаких удобств, и самому решать, как согреться, наловить рыбы, добыть воды. Проморожу себя насквозь, оглохну от тишины, хапну забот по самое горло – чтобы осталось только желание выжить, и никаких мыслей о ней. Пусть решает, она сама должна решить, что делать со своей жизнью. У неё тоже есть право докопаться до истины».
…Через несколько часов он, загружая в машину раздувший бока рюкзак и дедовы рыболовные снасти – облезлый, спиленный на скос деревянный ящик, темно-зеленую брезентовую палатку, спальник, ворох одеял, ножовку, котелок и тонконогую буржуйку с разборной трубой – Залесский всё думал, почему так гадко на душе. Из-за проигранного процесса? Подаст апелляцию, так что надежда есть. Из-за Демидова, который смотрел так, будто у него отбирали его собственность? Плевать на него, пусть бесится. Из-за Таниных слов? «Он не такой плохой, как я думала», – сказала она, улыбаясь по-доброму, так светло и безыскусно, как умела только она.
Залесский почувствовал себя бесконечно уставшим, опустошённым – будто долго шел куда-то, нёс что-то ценное, но по пути растерял всю поклажу. И понял это, ещё не дойдя до цели – к которой теперь, в общем-то, бессмысленно было идти.
Он глянул в сторону дома и махнул Петровне, стоявшей возле окна. На подоконнике
