даренным. И на душе стало радостно: ценит её Славка и любит, кто бы что ни говорил… Вот и врачиха эта, Демидова, всё талдычит: беги от него, да беги. А чего бежать-то, когда всё налаживается? Марина презрительно фыркнула. Набросив на плечи платок и спрятав деньги в шкафчик, под стопку выцветшего постельного белья, она пошла на кухню.
– Слав, спасибо! – она прижалась к спине сожителя, обвила его шею рукой, погладила колючий ёжик волос на бычьем затылке.
– Спасибой не отмажешься, – он повернулся, тяжело шлепнул ее по заду, и подтолкнул к табуретке. – Садись, выпьем по маленькой.
«Ох, не надо бы ему пить на старые дрожжи, только-только просох. Думала, Павлика заберу, да где уж теперь… Славка опять неделю не остановится», – поморщилась Марина, но покорно села, зная, что отговаривать бесполезно. Да и самой хотелось праздника.
На столе уже стояла бутылка водки с высоким горлышком, банка шпрот капала маслом с оттопыренной крышки, а Славка рубил на старой деревянной доске колбасу и хлеб, скидывал на тарелки. Отодвинув доску, налил по полной рюмке. И сказал привычное:
– Ну, чтобы жись – аж держись!
Марина залпом проглотила водку, обжёгшую пищевод, впилась зубами в бутерброд – пригасить жар во рту. А он уже разливался по телу, неся светлую, радостную благодать. И чтобы продлить это чувство, Фирзина тут же потянулась за второй.
Чокнулись, выпили. Лицо Никандрова подобрело, глаза смотрели ласково, любя. И Марина снова решилась спросить:
– Слав, так откуда деньги?
– Работёнка подвернулась, – осклабился он. – Нашел я свой «горшочек, вари», Маринка! Всё на мази теперь. Вскорости ещё баблеца принесу.
Он глубоко затянулся, выпустил дым и добавил:
– Это была хорошая новость. Но есть и херовая. Ты выпей, выпей, заскучала рюмка-то…
Марина напряглась, чуя неладное. Он вытащил пачку «Явы»:
– Бери, разговор непростой.
– Да не тяни ты! – раздраженно сказала она, но сигарету взяла. Курила редко – денег было жалко, но сейчас Славкино поведение заставило ее разволноваться. А он вытащил из-за пазухи несколько фотографий, бросил на стол и сказал, глядя ей в глаза:
– Докторша Пашку твоего забрать хочет. Уже в опеку сбегала, документы подписала.
Оторопев, Марина кончиками пальцев потащила на себя верхнее фото. Татьяна на фоне облезлого здания, вывеска «Отдел опеки и попечительства». Она же за столом, с бумажкой, озаглавленной: «Список документов на усыновление». На третьем фото она писала какое-то заявление, на четвёртом – беседовала с тёткой-чиновницей, сидевшей за широким столом. Марина охнула, схватилась за горло:
– Да как же… Слава! Откуда это?
– Сорока на хвосте принесла, что докторша понт готовит. Так что, мать, считай, одна ты осталась, – сказал Никандров, стряхивая пепел.
– Да что ж она к моему сыну прицепилась-то? – едва не плача, вскрикнула Марина. –
