признаков, как бессонница, онейроид…
– Тогда из того же курса вы должны помнить, что в психиатрии всё очень индивидуально, – вздохнул врач. – Пока начнёте принимать успокоительные, это можно делать и здесь. А я поставлю перед следователем вопрос о вашей госпитализации.
Он поднялся, расправил полы халата, и, сухо кивнув на прощание, пошел к выходу.
– И всё-таки вы ошибаетесь, – сказала она ему в спину, из последних сил сохраняя твердость духа.
Психиатр обернулся, глянул на нее поверх очков.
– Вы украли ребёнка. Кто сделает такое в здравом уме?
– Я не крала его! – возмутилась Татьяна.
– Вы полежите, полежите, – примирительно сказал врач. – Знаете ведь, лучшее лекарство – это сон.
«Бесполезно», – поняла она. Слёзы вновь подступили к глазам, и Татьяна сжалась на нарах, обняв руками колени. Дверь приоткрылась, выпуская врача.
Демидова осталась одна.
Свет был беспощадно ярким, и Татьяна ткнулась лбом в коленки, пряча лицо.
«Шизофрения. Королева психиатрии. Многоликая, изменчивая. Говорят, что её симптомы можно найти у каждого человека. Вот и у меня нашли», – отстранённо думала Татьяна. На диазепаме мысли казались серыми, неторопливо плывшими облаками, не способными метнуться, окраситься в неожиданно яркий цвет прозрения. Но сейчас это даже было к лучшему: следует всё обдумать, не торопясь и, по возможности, не волнуясь.
«Возьми себя в руки!» – приказала она, и хлестнула себя по щеке. Вздрогнула, чувствуя, что сознание проясняется. Закрыла глаза, и лежала так до тех пор, пока не почувствовала: голова заработала, как надо.
Она повернулась на жёстких нарах, сунула ладонь под щёку. Хотелось обдумать всё, не спеша. «Да, Фирзина подставила меня, это ясно. Но зачем?.. Мотива у неё нет. Как и нет причин со мной ссориться, пока я забочусь о Павлике. Так почему она написала это заявление? Отомстить за моё? Но это дурость! Впрочем, её-то у Фирзиной хоть отбавляй…» Из-за разницы менталитетов Татьяна и раньше частенько не могла понять, что движет Мариной. Говорят же: «Дурак – это просто иной разум».
«Нужно позвонить Залесскому, он же адвокат… – Татьяна разочаровано вздохнула – она не помнила его номер, а сотовый остался дома. – Может, позвонить Максу? Но он сказал, что уезжает – черт, как не вовремя, у него ведь есть связи в полиции! Родителям? Да мать проклянёт меня, если узнает, что ее дочь хотят посадить за похищение ребенка!
Нет, нужно найти Янку. Или Витьку».
Она приподнялась и села, обхватив себя за плечи – в камере было прохладно.
«Как же так получилось, что мне, кроме друзей, не к кому обратиться – ведь у меня есть семья, люди, с которыми я много лет делила кров и стол? – вопрос был неудобным, ранящим, но Татьяна попыталась на него ответить. – Просто я нужна им только хорошей. Потому что если буду плохой – как сейчас, когда я за решеткой – перестану для них существовать. Как в те дни, когда мама молчала…»
И
