type="note">6? – хриплый бас хлестнул меж лопаток. Мальчишка съёжился. Половица жалобно застонала, прогибая хребет под тяжелой ногой взрослого.
Никандров взял со стола бутылку водки, откупорил, сделал несколько глотков. Со стуком поставил её на место. Павлик испуганно оглянулся и боком пополз в угол: таким страшным показался помутневший взгляд отчима, а ещё – кисть его левой руки, будто жившая отдельно от заторможенного тела, быстро хватавшая воздух и мявшая его, как кусок теста.
– Цапалками7 своими шаришь, шаришь, – Никандров стоял, покачиваясь, и говорил глухо, без выражения. – Чайник ставь, чифирять будем. Разговор есть.
Мальчик поднялся с пола и взял спички. Чиркнул первой – огонек вспыхнул было, но скукожился, едва дыша голубоватым жаром с тонкого обугленного кончика, а потом и вовсе растворился в струйке дыма. Павлик достал вторую спичку, попытался зажечь – но руки дрожали, и мальчик сломал ее. Вынул третью. А тишина за спиной густела, наливаясь предгрозовой чернотой. И становилось всё страшнее, и всё время тянуло оглянуться… потому что иначе можно было пропустить удар.
Третья спичка всё же разгорелась, и мальчик поднес ее к конфорке. Круглый синеватый венчик затрепетал вокруг чёрной, заляпанной жиром, горелки. Павлик с облегчением отступил в сторону, глядя на Никандрова. Тот уже сидел на табурете, облокотившись на стол. Под распахнутым воротом исподнего курчавились чёрные с проседью волосы. В пальцах тлела сигарета. Опухшее лицо испещрили багровые прожилки, толстые губы обмякли и блестели, будто замаслившись. Глаза, полуприкрытые веками, смотрели лениво и сонно. Но левая рука всё сжималась и разжималась, скребла по колену смуглыми волосатыми пальцами, как прилипший к месту паук. И мальчишка понял, что расслабленность отчима – сплошной обман. Что внутри у него, будто тугая скрученная пружина, сейчас звереет злость. И достаточно лишь вздоха, шага, взгляда – или их отсутствия! – чтобы эта пружина развернулась и начала калечить.
– Чайник-то поставь, фуфел! – бросил Никандров, и мальчишка отмер, торопливо взялся за железную ручку и, передвинувшись к раковине, включил воду. Теперь взрослый был прямо за спиной, и лопатки тоскливо заныли в ожидании удара – а то, что дядя Слава сейчас его изобьёт, Павлик знал точно.
Струйка воды, журча, потекла в носик чайника.
И мальчик почувствовал, как на его шею, будто кольцо удава, ложится тяжелая шершавая рука.
В тот же миг вырванный из рук чайник с грохотом врезался в гору посуды, отмокавшую в раковине, а мальчишку отбросило к холодильнику. Павлик ударился об него затылком, а плечом – о чугунную гармошку батареи, но боли не почувствовал: нужно было бежать. Расталкивая табуретки, он ужом скользнул под стол, но Никандров схватил его за ногу, потянул на себя, пьяно рыча:
– Что, ублюдок, закрыли твою защитницу, докторицу? А нехер было шавку спускать на мать твою, да на меня до кучи!
– Пусти! – брыкался
Цапалка – рука.
