Макс. – А ты покупаешь. За двадцать лямов, как договаривались.
– И даже документы в порядке? – недоверчиво хмыкнул Олег.
– Есть гендовереность, что тебе ещё надо? – хмыкнул Демидов, открывая портфель и вытаскивая из него папку с бумагами.
– Ну да, ну да… – бормотал Василенко, просматривая доверенность, Танькино заявление на выход из ООО и отчуждение доли, таблицы отчётности, бухгалтерские выписки и прочую лабудень. – Я смотрю, ты подготовился.
– А чё, как говорится, больше бумаги – чище жопа, – хохотнул Демидов. Настроение опять поднялось, он прямо-таки чуял запах денег. И Танькино заплаканное лицо окончательно отступило в тень, потому что сомнений больше не было.
А ведь когда Макс увидел её там, в камере для свиданий – бледную, лохматую, зарёванную – он на мгновение пожалел: её, да и о том, что сделал. Ведь строить планы в голове – это одно, а видеть, как они осуществляются – совсем другое. Он-то своё отсидел, и не переживал бы так, снова попав в кутузку. Там ведь только поначалу страшно, а потом привыкаешь. «Но, бля… Не для Танюхи всё это – менты, решетки, подстава… – подумал он тогда. – Слишком она… чистая, что ли. И всем хотела, как лучше: и пацану этому, да и мне, если разобраться. Из уважения не стала меня контролировать, типа доверие должно быть в семье – а я воровал. Но я ж не для себя… И потом, нельзя в наше время клювом щелкать, не я бы – так кто-то другой на ней нажился. Жизнь такая».
Но всё равно – червячок грыз и грыз. Макс сперва думал, что придется пободаться с Танькой, убеждать ее насчет продажи, к бою приготовился – а она просто взяла и подписала все документы, не усомнившись в нём ни на миг. Получается, хорошо о нём думала, верила – и от этого было ещё гаже. Может, она вообще единственная, кто думает о нём хорошо, и кому он вообще нужен? И, может, не было бы ничего, если бы понял это раньше… Потому что вот Алёне, если положить руку на сердце, в первую очередь нужны деньги – он слишком хорошо это знал. Но без неё – жизнь серая, бесцветная совсем, а он хотел, как в молодости: чтобы ярко, адреналинисто, на грани! Чтобы каждая ссора – как смерть, а примирение – как жизнь заново. Такие ощущения, говорят, не купишь – а он, Макс Демидов, сумел бы купить.
Так что отступать незачем. Да и поздно.
«Ну, потерпи, мать… – думал он там, в камере, когда прижимал жену к себе. – Тебя-то выпустят, обвинение рассыплется – к гадалке не ходи. А у меня другого шанса не будет». Но потом, когда вышел из отделения полиции с заветными документами в руках, внутри вновь возникло ощущение, которое преследовало его в последние, решающие дни: будто смотрят на него чьи-то глаза – внимательно, и с печальным укором. Он поёжился под этим молчаливым взглядом, и упрямо боднул головой, отгоняя вновь возникший в душе страх. И напомнил себе: я всё сделал правильно, всё по плану… а Таньке ведь ничего не будет в итоге, посидит и выйдет, не помрёт…
– Э-э, ты где? О чем задумался? – Василенко тряхнул его за руку, и Макс вынырнул из воспоминаний. – Почти порядок с документами. Недвижуха где? Не вижу её на балансе, а у
