style="font-size:15px;"> – Аня, у меня не получится на судно, – слабо запротестовала Эля.
– Получится, голубушка, у всех получается.
Через полчаса она полусидела в подушках и слушала Ивана Терентьевича.
– Значит, так, – серьезно сказал он. – Ты еще неделю тут полежишь, а потом не больше шести дежурств в месяц. – Он нахмурился. – Это я виноват, совсем тебя не жалел, старый дурак.
– Ну что вы такое говорите? – слабо возразила Эля. – Ничего страшного.
– Как это ничего страшного? – встрепенулся Иван Терентьевич. – У тебя, понимаешь ли, неважные сосуды, а с этим не играют.
– Я не играла, Иван Терентьевич.
Он похлопал ее по руке:
– Знаю… Сейчас ты поешь – и снова спать. Сон – лучшее лекарство.
Эля успела съесть суп и котлету и снова отключилась. Проснулась она, когда в окно заглядывало ласковое вечернее солнце, а из коридора в палату врывался неутихающий, на двух нотах, крик новорожденных. Ани в палате не было, но, как только Эля приподнялась на локте, чтобы сесть, дверь открылась и вошла Аня с металлическим лотком в руке, прикрытым марлей.
– Надо же, мы проснулись. – Аня поставила лоток на тумбочку.
– Надо же… – выдохнула Эля и откинулась на подушку. – Вы, как всегда, вовремя…
– Сейчас укольчик сделаем…
Они обменялись улыбками, и Эля легла на бок, подставив Ане ягодицу.
– Что колем? – спросила она, когда Аня своим коронным отвлекающим жестом шлепнула Элю по ягодице, как провинившегося ребенка, и воткнула иглу.
– Димедрол, – промычала Аня и вынула шприц, – как доктор прописал. – В ее голосе звучало удовлетворение – не часто она всаживает иглу в попу врача, хоть и любимого, но временами покрикивающего на нее в родзале. – Подержите ватку.
– Спасибо, дорогая.
Аня повозилась над лотком, снова прикрыла его марлей и села на край кровати. За дверью не утихали крики новорожденных, слышались хлопанье дверей, а они в роддоме высокие и тяжелые, переливчатый звон стеклянных бутылочек – сцеженное молоко везут на тележке, стук ведер – сейчас начнется санитарная обработка палат и коридоров…
– Ваша мама приходила, записку оставила. – Аня выдвинула ящик стола. – Вот. – Она протянула Эле сложенный вчетверо тетрадный лист. – Вам надо чего?
– Нет. – Эля развернула записку.
– Я скоро снова наведаюсь, – она поправила край простыни, – пойду к Терентьичу, скажу, что вы проснулись. Дайте на укол посмотрю.
Эля откинула край одеяла.
– Нормально, – Аня удовлетворенно кивнула, – ни следа…
– У вас руки золотые.
– Ага, чистый изумруд.
Эля развернула листок.
…Доченька, родная, мы все очень волнуемся. Саша все время о тебе спрашивает. Хорошо, что дети быстро все забывают, – он уже
