она узкими плечами, – кроме того, средневековые ученые писали свои трактаты только на латыни. В их книгах все устарело, но иногда там можно найти интересные сведения… – из всей древней литературы Констанца прочла только «Записки о Галльской войне»:
– С преподавателем, в Кембридже, мы занимались по трудам Роджера Бэкона. Средневековая наука меня интересовала больше, чем Гораций и Овидий… – Констанца помнила, что Бэкон тоже писал о шифрах:
– Однако он жил на два века раньше модели Ван Эйка и Дюрера. Он считается создателем криптографии, как науки… – еще до университета Констанца выписала в тетрадку знаменитые слова Бэкона:
– Среди трех путей, которыми люди предполагают обрести знание вещей, а именно: доверие авторитетам, рассуждения и опыт, только последний способен привести ум в порядок… – она напомнила себе, что надо рассуждать логически:
– Шифр подождет. Я его взломала, в любом случае. Осталось только разобраться, что написано на раме зеркала. Там ключ, к шифру, но и что-то еще. Я не успела все прочесть, когда он мне показывал рисунок. Почему я сейчас об этом думаю… – Констанца знала, почему.
Она видела смутные тени картин, на стенах:
– Здесь все увешано Гитлером и свастиками… – над кроватью ребенка болтался черно-красный флажок, – но рисует он не свастики… – в углу стоял деревянный мольберт. Малыш выбрал яркие, веселые краски. Над лазоревой водой озера бежали легкие облака, горы были зелеными, с сахарными, белыми вершинами. Ребенок не подписал картинку, но Констанце и не надо было видеть подпись:
– Я вижу его лицо, этого достаточно… – фон Рабе, аккуратно повернул ночник. Рядом с кроватью заворчало, задвигалось, что-то черное:
– Свои, Аттила, – коротко сказал он, – не волнуйся, твой подопечный в порядке… – мальчик лежал на спине, раскинув ручки. Индейское одеяло открывало босую ногу, в фланелевой пижаме, с мишками. Каштаново-рыжие волосы падали на высокий лоб. Он почмокал розовыми губками. Констанца помнила лицо мужчины, вместе с Мартой, спасшего ее в Пенемюнде:
– Мальчик не сын фон Рабе. У таких как он, не может быть детей, не должно. Это его племянник, сын казненного младшего брата. Максимилиан его и казнил, наверняка. Это сын Марты… – у мальчика был хорошо знакомый Констанце, решительный подбородок.
Что-то мягко щелкнуло, Констанца дернулась:
– Ведите себя тихо… – велел фон Рабе, – если я прикажу собаке, она вас разорвет на куски, как вашего жениха, в Дахау… – сняв наручник с запястья, он приковал Констанцу к столбику кровати. Она облизала сухие губы:
– Но если это его племянник, он не сможет… Он так не поступит, мальчик его кровный родственник… – блеснул серый металл изящного пистолета. Фон Рабе упер ствол в каштановые, растрепанные волосы, надо лбом ребенка:
– Выстрел разнесет ему голову, с первого раза, – задумчиво сказал обергруппенфюрер, –
