времени.
– Ничего, матушка, все у вас еще будет хорошо, – уверенно пообещала Василиса и поинтересовалась. – И когда же пропала Балерина?
– А, почитай, на следующий день, как Стойкий оловянный солдатик у нас службу бросил! – хлопнул себя по лбу купец. – Точно говорю!
– Вот и славно дело складывается, – Василиса довольно потерла белые ручки и посмотрела на удивленных хозяев. – А теперь попрошу проводить меня в комнату, где Балерина у вас обитала.
В комнате было чисто и уютно – как во всех приличных купеческих домах. Василиса подошла к столу и осмотрелась. Купец и его жена безропотно стояла за спиной царской дочери, не смея прервать молчаливый поток ее мыслей.
На столе находились чернильный прибор, стопка бумаги и… Тореадор. Василиса бросила пристальный взгляд на мачо, провела пальцем по столу и обратилась к хозяевам:
– Оставьте меня на некоторое время, пожалуйста!
После того, как купеческая чета покинула комнату, царевна сразу же обратилась к жгучему брюнету испанских кровей:
– Не подскажет ли мне знатный сеньор, куда могла подеваться прекрасная сеньорита, столь долгое время составлявшая ему компанию?
Тореадор не стал капризничать и изображать непонимание – как полагается горячему испанскому парню, он с жаром ответил царевне:
– Высокородная инфанта, на самом деле Балерина вовсе не пылала ко мне искренними чувствами, а просто искусно изображала страсть для того, чтобы позлить Стойкого оловянного солдатика! Не скажу, что мне это было приятно, но ведь она была моим другом и очень просила ей помочь! Чем это закончилось, инфанта знает сама!
«Инфанта» немного помолчала, переваривая новое обращение, поскольку привыкла сердиться на «матушку» и «Додоновну», а над «инфантой» еще стоило поразмыслить.
– То есть, Балерина тайно была влюблена в Солдатика, но при этом изображала любовь к тебе? – недоуменно переспросила инфантильная царевна.
Тореадор не очень вежливо усмехнулся в ответ и недоверчиво посмотрел на царевну:
– Это же амор! Тут все просто не бывает!
После чего сокрушенно добавил:
– Балерина была слишком увлечена своей демонстрацией показного равнодушия к Солдатику, чтобы заметить, как страдал он… и как страдал я. Я вовсе не виню ее, но она разбила три сердца мимо воли, и теперь сокрушается о том, что сама и сотворила!
– Где, где она сокрушается? – у Василисы загорелись глаза.
– Увы, о высокочтимая сеньорита, этого мне не известно! Знаю лишь одно – когда Стойкий оловянный солдатик покинул свой пост, не раскусив ее женские капризы, она тоже не стала искать утешения в самоуспокоении и бросилась вслед за ним.
– «Вслед» – это как далеко? – непонимающе вопросила царевна.
