краснели.
Мама предпочитает примеры из жизни. Они, на ее взгляд, доступнее. А в чем проблема, не понимаю? Это я о поваре. Я бы еще согласился, кабы выгорело чудаку с желанием в мишленовский звездопад… Что, если есть у него звездочка? И не одна? Тогда ладно, тогда другое дело. Так и быть, мирюсь с примером, принимаю. Заодно соглашаюсь с тем, что строптив. Легко. Ибо, как уже отмечалось, я очень покладист.
В блаженные утренние минуты очень важно не шевелиться. Если же совсем невтерпеж, затёк весь, то двигаться следует медленно, вроде бы нехотя. Как во сне. Внешняя достоверность чрезвычайно важна. И ни в коем случае нельзя размыкать веки. Даже сквозь ресницы не стоит пытаться подглядывать за тем, что вокруг происходит. Мои сожители чертовски глазасты, язви их. Уж как заметят, что выпал я из колыбели Морфея – спуску не будет. Большие затейники.
«Твой выбор, Ванечка. Сколько раз я тебе предлагала… Да и сейчас не поздно».
«Я помню, мама, спасибо. Ничего не надо. Доброе утро».
«Приветики, приветики. Так-таки ничего?»
«Ну хотя бы не сейчас, ты же знаешь».
«Ладно, валяйся, ленивец».
Интересно, на сколько сегодня ей хватит терпения? На десять минут? На пять? На пять.
«На пять».
«Мини-минут. Двадцатисекундных».
«Как скажешь».
Ветер упруг, упруг, податлив… Этот образ из сна, только что оборванного старым пердуном-холодильником, чертовски навязчив, коалы отдыхают. Он крутится в голове охромевшей гипсовой лошадкой на словесной карусели. Словно я не проживал свой сон, а смотрел его и записывал на винил ощущений. Теперь вот прослушиваю, а пластинку заело. Время от времени мне случается видеть сны, в которых я будто редактор и наблюдаю за действием со стороны. Могу вмешиваться, но без фанатизма. В противном случае меня невежливо просят валить из сна. Потом я подолгу кручусь с боку на бок, унылый, в несправедливой обиде. Как в панировке. Мне нравится это сравнение, потому что нередко под панировку прячут несвежее. Я в такие часы очень несвеж. Потом, чтобы разобраться в воспоминаниях – ведь сны всегда что-либо означают, – упёрто читаю Фрейда. Мало что понимаю в прочитанном, можно сказать совсем ничего, однако нет-нет да и нахожу в своем подсознании то, что великий Зигмунд так ждет от меня: фаллос, вагину, материнское лоно, порочные устремления… «Это многое объясняет», – насмешливо объявляю себе.
Всякий раз одно и то же. Завидное постоянство. У меня в самом деле давно не было секса. Лишь одно огорчает: наступающий день не сулит моей дремлющей, отягчающей сны сексуальной активности ровным счетом никаких попустительств. Отменить бы его за это. День. Увы, куда проще «отменить» Фрейда. Скажем, в частном порядке. Но мне не по нутру простые пути. Так что посягательств на Фрейда я не допускаю. Мне симпатичен этот мудрый «ковырялка» в мозгах. Кому еще посчастливилось до такой степени
