кажется, даже не дышал. Потом вздохнул глубоко и сказал совсем спокойно:
– Ты, наверное, прав, Тёмка. Мне нужен Сташ. Очень нужен. Но я причиняю ему боль, и он меня ненавидит. Что мне делать? Я устал. Хоть бы это уже все кончилось. Как угодно кончилось. Он – как черное солнце. Я не могу больше. Я как в могилу проваливаюсь, когда говорят: «Сташ»… – Он вдруг ткнулся холодным нежным лицом Тёмке в щеку: – Пугаю тебя… Прости, – он высвободился и сел, потер спину. – Но он ведь в своей ненависти прав. Я во всем виноват, а уж перед ним…
– Неправда, – приподнялся Темка. – Я теперь знаю, в чем ты себя винишь. Ты ошибаешься. Ты не виноват. Ты по всем законам природы просто вообще не можешь быть виноват. Юм, пожалуйста. Я знаю, как это глубоко в тебе сидит – ты с этим один не справишься. Ты меня хоть послушай: младенцы никогда ни в чем не виноваты. Они не выбирают, как и у кого им рождаться.
– Я не как все…
– Ну-ну. Ты еще скажи, что ты пеленки не пачкал.
Юм улыбнулся сквозь дождь:
– Ох, Тема. Но сам подумай, если б я не был виноват – разве бы он меня так ненавидел?
Темка сел:
– Да так не бывает, чтоб отцы детей ненавидели.
– Значит, бывает, – Юм стал отряхивать мокрый песок, но только больше испачкался. – Не говори мне про него больше.
– Ладно, – сказал Тёмка, но не выдержал: – А ты сам его ненавидишь?
– Нет, – терпеливо ответил Юм. – Разве ты ненавидишь Лигой?
– Иногда еще. Но Сташ ведь не река. Не дождь. Он живой. И ты есть, потому что он есть. Он твой отец.
– Тёма! – взмолился Юм. – Ну, Темка же! Давай про него говорить не будем! Пожалуйста. А то мне дышать тяжело, совсем холодно и вся кровь болит.
Тёмка только позже понял, что натворил своими детскими вопросами. Сташ ведь мог знать все, что хотел, и он, наверное, слышал Юмкины слова. Да и не наверное, а точно. Иначе бы он не пришел ночью, когда Юм уже как всегда, только дольше обычного, в самую глухую пору ночи еле слышно отплакался во сне. Он спал крепко и хорошо. И сам Тёмка поэтому уже успокоился и тоже спал.
Разбудил его душераздирающий визг Юма.
– Проклятая память
Поздно ночью Тёмка наконец сморился и ушел спать. Не может же он до рассвета его сны сторожить. Юм стал спать дальше. И спустя час его вышвырнуло в явь взрывом мгновенного ужаса. Он вскочил – Сташ? Но огромной черной тени не было. Он потер горячее лицо, приходя в себя; когда дыхание успокоилось, сходил попить, потом заглянул к Тёмке. Тот спал ничком, сунув руки под подушку – упрямо и трогательно торчали загорелые локти.
Середина ночи, а он выспался. Только лицо горит.
Сташ. Приходил. Навестить.
Ага.
На минутку. Меньше: послушал, как он орет, махнул рукой и исчез. Как не было. Юм даже спросил у Темки: приснилось или нет?
Но Темка тоже видел громадную черную фигуру. И этот жест – разочарования,
