чуть улыбнулся ему. Свитер Темки скрыл его чуть ли не до коленок. – А дождь – уже осенний… Вода с неба – это так странно…
Тёмка остался с ним у окна. Тоже стал смотреть на дождь.
Дурак маленький. Кем он себе кажется, процессором? Он ведь живой. Маленький, с тяжелой косой и неуверенной улыбкой, будто даже смеяться не умеет. С привычкой почесывать и ерошить широкие мрачные, точно как у Сташа, брови. С тонкими руками, высокий на ногах, легкий, точный в движениях, с выпуклыми жилками на тонкой шее. Маленький. Невозможно, неправильно, душераздирающе маленький. И со взглядом таким, будто видел уже все на свете. Тёмка вдруг взял и придвинулся к нему, положил руку на каменные плечики. Юм застыл. Потом сам немножко придвинулся, утаил вздох, да Тёмка заметил. Но сделал вид, что не заметил. Юму только его щенячьего участия не хватает… Но он надеялся, что ему хоть на чуточку стало легче. Ведь просто быть рядом – что еще Тёмка мог?
Юм вздохнул, сказал:
– Работать надо… – и побрел в свою комнату, вытащил из вещей свой маленький тяжелый блок и принес к Темке на подоконник.
– Это что за ящерица? – спросил Темка, заметив знакомую крохотную несуразную тварь на крышке. – У тебя такая же на башмаках и вон на штанах даже.
– Это все Геккон мне вещи маркирует.
– Тайм-навигаторам и штаны разве особенные нужны?
Юм наконец улыбнулся:
– В этих я хоть не так мерзну. Тема, я быстро, ладно? А потом пойдем вместе, посмотрим тут все?
Он открыл какую-то почту и затарахтел по клавишам. Темка вернулся к своей физике и с тоской посмотрел на несколько жалких строчек. Вот заставят с малышами второй раз на физику ходить и будут правы…
Он обрадовался, когда Юм наконец позвал смотреть черные узорные покои, картины и статуи. Странный дворец. Очень красивый, красивее всего, что Тёмка видел когда либо. Казалось, что они в музее. Но Тёмке скоро тоскливо стало от всей этой мрачной красоты. И лес, и озеро, и дождь за большими окнами, которые отражаются в черном полу и зеркалах – словно бы не настоящие. Настоящее только то, что здесь, в мрачных залах. Он заметил, что Юма почему-то больше занимают не картины и не игра отражений, а запутанные орнаменты на стенах – черные, серебряные, золотые. Юм внимательно их рассматривал, прослеживал пальцем какие-то линии, что-то считал, ероша бровь. Тёмка рад уже был тому, что он отвлекся от своей скорби по Яруну, но следил за Юмом с недоумением. Что ему во всех этих красивых – и правда очень гармоничных – узорах? Юм его недоумение заметил и виновато объяснил:
– Они странные. Это не просто узоры. Они слишком похожи… На те узоры, те символы, что есть на Высоких Равнинах. И полосы, и потоки таких узоров. Целые поля узоров. Я не знаю, что это значит. Сам я так не умею. Это не моя работа там на Равнинах, эти поля – древнее древнего… Я над ними только летаю. И сейчас
