мысли, так нет, подавай им свободу слова!34
Упрёк тут заключается в неумеренности желания – превратить свободу слова непосредственно в слово или в слова, что, как уже говорилось, – невозможно. «Технология» превращения беспочвенна, поскольку нет превращения как такового. Всё сводится к тонкой софистике. Ту область, куда «попадает» слово, ложно предполагают чем-то вроде безмерного бродильного чана, в котором как по волшебству оно должно приобретать разные смысловые значения: будучи одним, превращаться во множество; ни с чем не состоять ни в какой связи и т. д. Что и понимается как безопорная и всепроникающая абсолютная свобода.
Нельзя отрицать – направление тут берётся верное. Та область давно и хорошо всем известна. Это – пространство. Но то, что мы о нём знаем, уже не есть чудо, а только – знание.
В пространстве слово, как выражение мысли и одновременно как преобразованная в конкретность информация «вообще», не может не иметь того, чем всегда обладает любая кроха материального, – способностью быть и находиться в движении. Чтобы слово изменилось, то есть приобрело другой смысловой оттенок (а это равно потере его значения и появлению нового смысла), нужна основательная причина. Пожелания тут не срабатывают. Самой же существенной причиной или, как ещё говорят, – «отправной точкой», может стать лишь выбор слова на «дистанции» свободы слова, исполненный через возможность выбора, – как своеобразную «сердцевину» причинности. Когда же говорят о свободе в виде множественности или, по-другому, – тиража, то лукавят и здесь. Поскольку изображение множества (копирование) есть лишь интерпретация движения. Слову оно смысла не прибавляет. То же относится и к усилению звука. Без причинных связей и выбора, конечно, и тут не обходится, но они уже – иные, сопряжённые с другими, с разными возможностями.
Произнесённые, а тем более закреплённые в носителях слова или речи – это уже атрибутика «вещественная», в виде чьих-то персональных, индивидуальных мнений, точек зрения, «взглядов», соображений, «позиций» и проч., которые, изменяясь, опять представляют собою результат многовариантного выбора на стадии гарантированной свободы. В совокупности мнения, соображения и проч. образуют плюрализм. А при взаимном согласии людей (достижение которого часто, к сожалению, бывает делом далеко не простым) их для удобства можно скомпоновать или распределить на разряды. Из того же источника формируется и общественное мнение – как более крупная информативная «наличность».
Прослеживая эту цепочку от самого начала, не трудно заметить: из гарантии свободы слова не проистекало и не могло проистекать ничего принудительного: все, кто что-то выбирал и выбрал, целиком руководствовались только своими интересами, ни на йоту не задевая чужих; а из уже произнесённого или закреплённого в носителях (даже просто усвоенного), то есть – из множества мнений остаётся только умело отобрать более ценное, и оно не может не быть
Сёрен Кьеркегор. «Афоризмы эстетика». В переводе П. Ганзена. По изданию: «Выдающиеся мыслители». С ё р е н К ь е р к е г о р. «Наслаждение и долг». Ростов-на-Дону, «Феникс», 1998 г.; стр. 9.
