Чай, не война сейчас, не мор на Москве. Да и какой ты муж, Матвей? Ты ровно баба, прости Господи, а не боярский сын.
– Дак что плохого, если… – смутился Матвей.
– Ты помолчи, послушай, что тебе разумные люди говорят, – одернул его Федор.
– Через два Покрова на третий, ежели вы оба не передумаете, мы вас и повенчаем, – подытожил Михайло:
– Но ежели я узнаю, что ты опять по девкам шастаешь и вином балуешься, не видать тебе Марьи как своих ушей. Я лучше своими руками на нее иночество вздену, чем тебе отдам. К тому же, этим годом у тебя брат али сестра единокровная народятся. У батюшки твоего и без свадьбы забот вдоволь достанет.
Феодосия огладила ладонями набухший живот. Носила она на удивление легко, со спины и вовсе не было заметно, что она в тягости. Девичья талия лишь немного раздалась, да округлились узкие бедра. Ей все равно стало немного грустно:
– Вот и не девчонка ты боле, – вздохнула она, – настал бабий век.
На Воробьевых Горах стояла тишина. Легкий ветерок шевелил листву дубов да жужжали ранние пчелы. Вельяминов отправил жену в подмосковную вотчину после Пасхи. В городе стало душно и суетно, пошли слухи, что с Волги вверх по Оке ползет на Москву моровая язва.
Неуютно было в белокаменной. Нищие не давали проходу на папертях церквей, скалили гнилые зубы, лезли под копыта лошадей, требуя подаяния.
Феодосия не стала перечить мужу, однако с тоской смотрела на плавающую в полуденном мареве Москву. Федор приезжал лишь под вечер. Дни она коротала в одиночестве, сидя над книгами и рукописью травника. Лишь изредка к ней выбирались Прасковья Воронцова или Василиса Аксакова.
– У них дети, заботы, – напомнила себе Феодосия, – а я здесь сижу, ровно пришитая. Тело-то почти не изменилось, а вот душа…
По прикидкам повитух она с неделю как должна была родить, но ребенок пока упорно не желал появляться на свет.
Едва приехав в имение, Феодосия жестоко, что было у нее совсем не в обычае, повздорила с мужем. Показывая ей надворные постройки, Федор буркнул:
– Вона мыльня. Как тебе срок настанет, так… – не закончив, он попытался повести жену дальше. Феодосия застыла на месте, аки жена Лота.
– Даже не думай. Я не зверь лесной, чтобы ребенка своего в норе приносить.
– И где ты рожать предполагаешь? – опешил Федор.
– В Новгороде слыхом не слыхивали, чтобы роженицу с глаз людских прятать. Как время приходит, так в верхней горнице ставят полати особые, с перекладиной, чтобы держаться. Там женщина и рожает, на свете Божьем. Младенец не темноту перед собой видит, а лица человеческие, а отец его на руки берет, как он на свет появился.
Феодосия с отцом ходили навещать недавно родивших жен заморских купцов. Женщины, в роскошных одеждах, склонялись над расписными колыбелями младенцев, не страшась ни сглаза, ни порчи.
– И навещают родильницу родственники и друзья с подарками, –
