поднимался столб дыма.
Очнувшись, Вельяминов заколотил в ворота. Отбросив с дороги слугу, Федор побежал через двор к мыльне. Прасковья поспешила следом.
Высадив ударом ноги дверь, боярин ворвался в низкую, застланную дымом комнатушку. Ключница Ульяна лежала на полу без памяти. Феодосия, упираясь руками в стену, постанывала сквозь зубы.
– Федосья! – бросился к ней Федор.
– Федя, – жена обмякла у него в руках: «Ты приехал…»
– Откуда дым-то? – потормошил ее Федор.
– Молния ударила, – с трудом проговорила Феодосия, не открывая глаз: «Вона в тот угол. Пожар занялся, Ульяна и сомлела. Я ничего, мне на ногах легче, не так болит».
– Ты, матушка опростаешься скоро, – Прасковья опустилась на колени: «Не торопись только, головка внизу. Сейчас медленно дело пойдет, потерпи, Федосеюшка. Ты что, Федор, стоишь истуканом? Неси жену в терем, али хочешь, чтобы на пепелище она рожала?»
Феодосия через силу улыбнулась.
– Вот, – приговаривала Прасковья, – повиси у мужа на спине, она у него богатырская, все снесет.
В тереме Прасковья погнала девок за горячей водой и холстами.
– Федор, сзади ее обхвати, – она усадила Феодосию на край кровати: «Ты, матушка, как тужит тебя, дак бери руки мужнины. Он там на то и есть, чтобы тебе помогать».
Полив ладони маслом, Прасковья наклонилась к роженице.
– Головка-то прорезалась, – довольно сказала она: «Темные волосики, в отца!»
– Жжет! – закричала Феодосия: «Больно, ой, как больно!»
– Прасковья, отпусти меня, не неволь! – взмолился Федор: «Не могу я видеть ее мучения».
– Ты что, боярин, не муж ей что ли! – жестко ответила ему сестра: «Твоя жена твое дитя рожает, плоть и кровь твою, дак будь с ней до конца!»
Федор шепнул пересохшими губами:
– Федосья, ежели больно тебе, ты мне руки сожми, я здесь буду.
– Не спеши, не спеши, матушка, – приговаривала Прасковья: «Ты у меня ровно девица невинная останешься. Не спеши только, плечики прорезались…».
Дитя, скользкое, быстрое, нырнуло рыбкой в подставленные руки Прасковьи. Ловко очистив ему пальцем рот, шлепнув понизу спинки, женщина подняла младенца вверх. Дитя звонко заорало.
Феодосия в изнеможении откинулась на руки мужа.
– Дочку Бог даровал. Ты, матушка, грудь-то дай, ино дитя приложим… – Прасковья умостила девочку в руках Федосьи. Найдя сосок, почмокав, малышка затихла.
Федор поцеловал Феодосию в спутанные волосы.
– Спасибо, спасибо тебе… – он вдыхал давно забытые запахи молока, младенца, колыбели, дома.
– Иди, отдыхай, – велела Прасковья: «Ты, братец, тоже молодец сегодня был».
Проспав остаток ночи и почти все утро, Федор застал сестру за трапезой.
– Как они? Федосья-то?
